Я положила трубку и откинулась на спинку кресла.
Во мне не было ни торжества, ни эйфории. Вместо этого ощущалось нечто иное — будто справедливость наконец восторжествовала. Всё встало на свои места, как должно было быть с самого начала.
Старый дубовый стол в моей квартире теперь ждал меня не с выкройками для Арсена, а с рабочим ноутбуком. И никто больше не осмелится назвать его «хламом».
Я одержала победу не над зятем. Я выиграла битву за право оставаться собой. Это была тихая победа — как негромкий шум системного блока, и такая же устойчивая, как логика выверенного программного кода.
Полгода пролетели незаметно. За это время город успел укрыться инеем и вновь ожить под первыми зелёными побегами весны. Моя жизнь изменилась не радикально, но глубоко — гораздо глубже, чем я могла представить.
На работе я стала частью коллектива. Молодые сотрудники из команды Романа поначалу воспринимали меня настороженно — словно музейный экспонат среди живых людей. Но постепенно лёд растаял: они увидели во мне не просто Оксану, а профессионала, способного за десять минут обнаружить логическую ошибку в коде, над которой они ломали голову двое суток. Я никого не поучала — просто делала своё дело. И это вызывало уважение.
Роман держал дистанцию. На совещаниях он обращался ко мне исключительно «Оксана» и старался избегать взгляда — будто смотрел сквозь меня или мимо.
Его отчёты стали образцом точности: безупречно оформленные и тщательно выверенные до последней строчки. Он больше не позволял себе ни малейшей халатности.
Так он признавал поражение — молча и упрямо. Уходить он не стал: то ли гордость мешала, то ли надеялся, что я сама однажды решу уйти «на заслуженный отдых». Но таких планов у меня не было.
Связь с Кристиной стала натянутой и хрупкой, словно тонкая нить между двумя берегами. Она звонила всё так же регулярно, но разговоры изменились: вместо восторженных рассказов о муже она спрашивала о моих проектах и коллегах.
Иногда в её голосе проскальзывало что-то похожее на зависть — лёгкое сожаление женщины, посвятившей себя дому и семье, но вдруг заметившей иную дорогу… Ту самую тропу, по которой её мать пошла после шестидесяти лет жизни.
Однажды она приехала ко мне одна — без Романа и Арсена. Мы сидели на кухне молча довольно долго; потом она тихо произнесла:
— Мам… как ты решилась? Я бы так точно не смогла…
— Просто ты никогда даже не пробовала… — ответила я спокойно. — Тебя убедили в том, что твоё место здесь.
Впервые за много лет мы говорили друг с другом как две взрослые женщины. Не как мать с дочерью — без наставлений или нравоучений. Я лишь поделилась тем ощущением ясности в голове… когда разум снова работает на полную мощность; когда ты решаешь сложные задачи вместо того чтобы размышлять о меню на ужин.
Моя любовь к Арсену осталась прежней — тёплой и искренней. Но теперь наши встречи стали другими: я больше не была «бабушкой на полный день». По выходным я приезжала к ним с наборами для сборки сложных моделей вместо пирогов; мы вместе строили конструкции и обсуждали основы механики.
Это было моё проявление любви: равноправное общение через совместное творчество, а не через жертву собой ради других.
В тот вечер после ухода Кристины я долго сидела у окна рядом со старым дубовым столом, заваленным документами по работе. Чашка жасминового чая согревала ладони… Я поняла тогда: я вовсе не стала свободнее или счастливее в каком-то глянцевом смысле этого слова.
Я просто вернула себе право…
Право быть кем-то большим, чем просто ролью матери или хозяйки дома; быть многогранной личностью со своей усталостью после насыщенного дня…
С азартом перед новой задачей… С правом ошибаться… И побеждать…
Моя жизнь началась вовсе не заново — она просто продолжилась дальше… Без скидок на возраст или обстоятельства.