На прикроватной тумбочке мигнул экран телефона. Пришло сообщение от учительницы: «Милана стала активнее участвовать в занятиях. Видно, что дома — спокойно.» Ганна улыбнулась, протёрла экран рукавом и вернулась к глажке белья.
С момента суда прошло уже три недели. Тарас исчез — не звонил, не писал. Через адвоката передал, что «всё будет обжаловать», но ни апелляции, ни встречных исков так и не последовало. Он перебрался жить к Людмиле, своей матери. Дети иногда оставались у них на выходные или возвращались через день. Но со временем сами начали говорить:
— Мам, можно мы у тебя подольше побудем?
— А можно вообще не уезжать?
Ганна ничего не выясняла и не интересовалась его личной жизнью. У неё хватало забот.
Елизавета позвонила в пятницу.
— У нас тут на базе открыли группу поддержки. Женщины приходят — каждая со своей историей. Хочешь — просто приходи послушать. Говорить ничего не надо.
— Я ведь не психолог, — отмахнулась Ганна.
— И не требуется. Ты просто прошла то, что другим ещё предстоит пройти. Иногда твоя тишина важнее любых слов. Приходи.
Ганна пришла. В помещении пахло кофе и чем-то цитрусовым. Женщины сидели кругом: кто-то молчал, кто-то делился историями о долгах или о внутренней пустоте, которую никто вокруг даже не замечал. В конце встречи одна из участниц спросила:
— Можно я задам вопрос Ганне?
Та немного растерялась.
— Когда стало легче? — спросила женщина с короткой стрижкой.
Ганна задумалась.— Когда я поняла: у меня есть право просто быть собой. Не сильной, не удобной или правильной — а настоящей собой. Даже если это кому-то неудобно.
После этого её стали приглашать чаще. Она не читала лекций и советов никому не давала — просто присутствовала рядом: внимательная и искренняя женщина, которая сумела собраться заново после разрушения.
Однажды вечером Денис подошёл к ней:
— Мам, ты ведь не злишься, что мы теперь только с тобой?
— А почему мне злиться?
— Ну… ты всё сама делаешь… а папа…
Ганна обняла сына:
— Я вовсе не одна: у меня есть вы двое… И я сама у себя есть тоже — а это немало значит.
Весной, в середине апреля сначала раздался стук в дверь, затем прозвенел звонок. Ганна открыла — и замерла на месте: на пороге стоял Тарас с усталым лицом и расстёгнутой курткой.
— Привет… Можно поговорить? — тихо произнёс он.
Ганна прищурилась:
— О чём именно?
— О нас… Я… я бы хотел всё вернуть назад… Я ошибался… Всё то было ненастоящее… Сейчас понимаю это… Жизнь рушится… С работы выгнали как мальчишку… Мне тяжело…
Она осталась стоять на месте, опираясь плечом о дверной косяк:
— Тарас… ты много лет так и не понял, как быть со мной рядом… А сейчас ты узнал только одно — каково без меня… Это совсем другое…
Он сжал губы:
— Я всё исправлю…
— Мне этого уже не нужно… Просто живи дальше… Только отдельно от меня…
Он долго стоял молча перед дверью, потом кивнул с опущенными глазами и ушёл прочь.
Она закрыла дверь и выдохнула глубоко — без злости или победного чувства; скорее с облегчением… Будто из комнаты вынесли тяжёлый шкаф — стало просторно дышать.
Через два месяца по кухне разносился аромат яблочного пирога. Милана сидела за столом с карандашами в руках; Денис увлечённо собирал конструктор из деталей на полу неподалёку. На стене висело расписание занятий: Ганна теперь проводила встречи для женщин в местном центре поддержки – вовсе не как специалист-психолог – а как человек умеющий слушать по-настоящему.
На подоконнике цвела герань яркими цветами. Из почтового конверта она достала письмо от адвоката: решение вступило в силу окончательно; имущественные претензии больше никем заявлены быть не могут; дети официально проживают с ней постоянно согласно соглашению сторон.
Она поставила чайник кипятиться и разложила чашки по столу – всё было спокойно и просто: без напряжения в воздухе; без чужого дыхания за спиной; без необходимости угадывать настроение другого человека каждый день заново…
Теперь Ганна больше ничего ни доказывала никому – ни оправданий себе искать ей было незачем – она больше не жила по чужим правилам ожиданий…
Однажды она подошла к зеркалу – посмотрела внимательно: глаза уже спокойно смотрели прямо; осанка выпрямилась; шея расслаблена… Она даже не улыбалась – просто была собой…
Вечером Милана спросила:
— Мамочка… а ты теперь счастливая?
Ганна присела рядом и обняла дочку крепко:
— Теперь я настоящая… А это даже лучше счастья…
Иногда для того чтобы начать жить по-настоящему – вовсе необязательно разрушать кого-то другого… Достаточно восстановить себя самого внутри – ту часть души забытую или сломанную когда-то давно… И дать ей свет снова зажечься…
Потому что месть коротка – а жизнь начинается тогда,
когда возвращаешься к себе.
И остаёшься.
Без страха.
Без чувства вины.
С теплом внутри сердца.