— Ирина добрая, просто устаёт. Не сердись на неё.
Мария промолчала.
Однажды вечером она наткнулась на чердаке на старую тетрадь. Обложка из потёртой кожи, знакомый почерк отца.
Там были заметки о строительстве дома, о саде, о ней самой — ещё маленькой девочкой.
«Дом возводился для семьи. Пусть у дочери всегда будет место, куда можно вернуться».
Эта строка выбила её из душевного равновесия.
Она аккуратно убрала тетрадь в сумку.
Летом Ирина затеяла масштабный ремонт.
Сняла старые ставни, установила пластиковые окна, перекрасила дом в серый цвет.
— Сейчас так модно! — поясняла она каждому встречному.
Когда Мария приехала, то едва узнала родной уголок.
Сад исчез — яблони срублены подчистую.
— Зачем ты это сделала?! — вскрикнула она в отчаянии.
— Они уже не плодоносили, — спокойно ответила Ирина. — Надо смотреть вперёд.
— Вперёд? Если ты всё прошлое стерла подчистую?
Ирина молча развернулась и ушла в дом, заперев за собой дверь изнутри.
Соседи перешёптывались:
— Ирка-то всё продать норовит. Такая уж шустрая стала — всё к риелторам бегает…
Мария не хотела верить этим слухам, но вскоре услышала подобное и от тёти Тани:
— Видела у них женщину из агентства. Дом фотографировала…
Когда она поинтересовалась у отца, тот заметно занервничал:
— Не знаю точно… Говорит, просто справлялась насчёт цен…
Мария поняла: дело принимает серьёзный оборот.
— Ирина Михайловна, скажите прямо: вы собираетесь продать дом?
— А если и так? Моё право. А тебе-то что? Ты ведь ничего тут не решаешь!
— Это наш родовой угол! Здесь мама похоронена!
— Кладбище никто не тронет, не переживай, — усмехнулась Ирина. — А жить хочется с удобствами!
— Ещё бы и с совестью… — тихо добавила Мария.
Ирина посмотрела на неё холодным взглядом:
— Совесть голодной не накормит…
Осенью отец снова слёг. На этот раз серьёзно: инсульт…
Ирина позвонила далеко не сразу.
— Я растерялась… — оправдывалась потом она без особого убеждения.
Мария поспешила в больницу. Отец уже не мог говорить — только глазами искал её лицо среди белых стен палаты.
Она сидела рядом с его кроватью часами напролёт:
— Папочка… я здесь… держись…
Через несколько дней он начал медленно двигать рукой и вскоре смог что-то написать дрожащей рукой на клочке бумаги:
«Прости. Ошибся».
Мария плакала беззвучно…
После выписки отец вернулся домой. Но Ирина больше за ним не ухаживала:
— Я же не медсестра… Пусть дочь теперь смотрит за ним…
Мария перебралась к нему окончательно: мыла его, кормила с ложечки, перевязывала раны…
Однажды он пришёл немного в себя и сказал негромко:
— Ирина всегда любила только себя… Я понял это слишком поздно… Дом того не стоит… чтобы души ломались…
Она ничего не ответила. В его голосе звучало уже не осуждение – лишь усталость прожитых лет…
Через месяц сердце отца остановилось навсегда…
На похоронах Ирина изображала убитую горем вдову. Друзья покойного и соседи молчали вслух – но глаза их избегали встречи с её взглядом…