— Тамара, ты чего? Какие рабы?
— Нет, Игорь. Это не для «нас». Это для них. Им нужно было посадить столько, сколько они смогут обработать, — каждое слово она произносила медленно и отчётливо, вбивая его словно гвоздь. — А я хочу провести свой отпуск, единственный в году, на море, а не в позе огородного гнома. Мне безразличны их лечо и переросшие кабачки. Я желаю отдохнуть. От работы. И от их дачи тоже.
Лицо Игоря вытянулось. Он смотрел на жену так, будто видел её впервые. Не свою Ольгу, с которой они вместе выбирали эту квартиру, смеялись над глупыми комедиями и строили общие планы, а какую-то чужую, холодную и враждебную женщину. Его первоначальный энтузиазм угас, уступив место недоумению, которое быстро перешло в обиду.
— Что значит «безразличны»? — он повысил голос, и в нём прозвучали нотки оскорблённого самолюбия. — Это же мои родители, Тамара! Они просят у нас помощи, а не чужие люди с улицы! Что такого сложного в том, чтобы съездить и помочь? Все дети оказывают поддержку своим родителям.
— Все дети помогают, когда это действительно помощь, а не постоянная трудовая повинность, — резко прервала Ольга. Она поставила чашку на столик с таким резким стуком, что остатки чая выплеснулись на блюдце. Её расслабленность исчезла без следа. Теперь она сидела прямо, как натянутая струна, готовая вот-вот порваться. — Твои родители не просят «помочь». Они требуют, чтобы мы пожертвовали своей единственной возможностью отдохнуть ради их огородных замыслов. Ты понимаешь разницу?
— Какие ещё замыслы? — разозлился Игорь. Он встал с дивана и начал шагать по комнате. Этот приём он всегда применял в спорах, чтобы казаться более значительным и весомым. — Они всю жизнь так жили! Они привыкли к тому, что всё своё, с грядки! Они стараются для нас, чтобы зимой мы ели витамины, а не магазинную химию!
— Игорь, давай без этого пафоса про витамины, — усмехнулась Ольга, и усмешка эта была жёсткой. — Мы живём в двадцать первом веке. Все эти «витамины» можно приобрести в любом супермаркете круглогодично. Чистые, мытые и без сорванной спины. А если твоим родителям нравится жить по законам натурального хозяйства — это их право. Но почему их выбор должен автоматически превращаться в наше рабство? Почему я после пятидневной рабочей недели должна в свои законные выходные ехать за сто километров, чтобы пропалывать их бесконечные грядки?
Она сделала паузу, и голос её стал ещё более твёрдым.
— Я помню прошлые выходные. Я помню, как стояла в этой позе сорок минут без перерыва, вырывая какой-то пырей. У меня потом спина болела до самой среды. А твоя мама ходила рядом и наставляла: «Не так тянешь, корни оставляешь!» Я что, нанялась к ней в батрачки?
Игорь остановился и повернулся к ней лицом. Его лицо покраснело.
— Ты сейчас оскорбляешь мою мать. Она хотела как лучше, научить тебя.
— Нет, Игорь. Она хотела, чтобы я выполняла работу так, как ей удобно. И я её сделала. Я молча выполняла это всё выходные. И предыдущие. И те, что были до них. Я терпела. Я думала, что ты замечаешь, как мне это тяжело. Что ты ценишь это. Но теперь я понимаю, что ты воспринимал это как должное. И раз уж так, то я говорю тебе прямо, без намёков и увёрток.
Ольга поднялась с дивана, глядя ему прямо в глаза. Она подошла почти вплотную, и он невольно отступил на полшага.
— Да наплевать я хотела на дачу твоих родителей, как и на них самих, Игорь! Я не собираюсь ни свои выходные, ни свой отпуск там проводить, согнувшись буквой «зю»! Понял меня?
Это было сказано негромко, но с такой ледяной яростью, что слова повисли в комнате, словно приговор. Игорь смотрел на неё, и в его глазах обида сменилась холодной злостью. Он понял, что это не каприз. Это восстание. И этот бунт был направлен не только против его родителей, но и против него самого. Против всего образа жизни, который он считал правильным и непоколебимым.