Коллега, которая сидит на диете, никогда не участвовала в сборе денег на пиццу, но при этом съедала ее большую часть. — Никаких углеводов после двенадцати! — заявила Тамара, резко поставив на стол литровую бутылку с густой зелёной смесью. — Только белок, клетчатка и железная дисциплина.
Аромат томатов и моцареллы уже проникал в каждый уголок нашего небольшого офиса, словно насмешливый кот, который уверен, что его всё равно погладят.
Пиццерийный курьер хлопнул дверью, Владимир Петрович, наш директор, торжественно разложил на кухонном столе пять больших коробок, и мы собрались вокруг, как дети на празднике.
Я, Ольга, быстро разделяла салфетки, Ирина расставляла тарелки, а бухгалтер Алексей тщательно подсчитывал, кто сколько скинулся, кто выбрал «Четыре сыра», а кто — «Пепперони».
Тамара, демонстративно безразличная, опёрлась о холодильник, подняла бутылку на уровень глаз и закатила их, будто пытаясь разглядеть сквозь пластик собственное будущее. — Кстати, — протянула она, — мой нутрициолог настаивает на соблюдении «окна».
До полудня — медленные углеводы, после — полный запрет.
Тогда обмен веществ… — Тамара, мы спрашивали, будешь ли скидываться, — мягко напомнила Ирина. — Ты сказала «нет». — Разумеется, — Тамара сделала наивное лицо. — Мучное — это отёки, воспаления и минус два размера блузок.
Я в ремиссии.
Пицца — это прямо рецидив.
Мы пожали плечами.
Никто не собирался уговаривать её нарушить диету.
Но когда коробки раскрылись, и сыр тянулся липкими нитями, Тамара внезапно приблизилась — бесшумно, почти магическим движением. — Дайте кусочек?
Всего лишь маленький, — её голос стал едва слышным, словно шёпот заговорщика. — Это же моцарелла.
Моцарелла — белок.
А тесто тонкое, словно рисовая бумага. — Это пицца, — выдохнула я. — Самая обычная. — Никакой обычности, — Тамара уже держала первый треугольник, — это одесская гастрономическая традиция.
В Одессе, кстати, очень стройные люди.
Алексей не успел зафиксировать нарушение, как первый кусок исчез.
Второй «крошечный» оказался не меньше.
Затем Тамара задумалась над «Маргаритой», обнаружила в ней «ликопин», в «Грибной» — «адаптогены», а в «Пепперони» — «жиры для гормонального фона». — Просто попробую, чтобы различить нюансы, — говорила она, никому конкретно не обращаясь. — Огурчик в роллах ведь тоже разрешён.
Тут, считайте, томат. — Но ты же… — начала Ирина. — Только органолептика, — перебила Тамара.
Я почувствовала, как в груди накапливается тонкий клубок раздражения.
Не из-за кусочка моцареллы, конечно.
А из-за привычного сценария: она не платит, ест, а потом объясняет это так, что даже самые уверенные теряют дар речи.
И все делают вид, что ничего страшного.
Наша компания занималась юридическими и бухгалтерскими услугами.
Коллектив был небольшой: мы знали, какую кружку каждый предпочитает, кто где садится в переговорной, как кто шутит.
Мы часто обедали вместе.
Иногда приносили еду из дома: гречку, запеканки, салаты в контейнерах.
Иногда скидывались на пиццу, роллы, осетинские пироги.
Тамара появилась весной — лёгкая, как апрельская ветка.
В первый день она заявила, что придерживается строгого рациона: «белок, клетчатка, антиоксиданты».
Я кивнула — её тело, её правила.
Но вскоре выяснилось: её контейнер содержит фотогеничный смузи и пару ломтиков огурца.
Голодающие ангелы, если бы занимались бухгалтерией, питались бы примерно так. — Девчонки, — однажды сказала она, заглянув в мой контейнер с курицей терияки, — у тебя тут сахар.
Прямо в соусе.
Это воспаление и старение.
Дай попробую, я точно скажу. — В смысле «дай попробую»? — я отодвинула вилку. — Это мой обед. — Мне граммчик, чтобы понять сладость.
О, вижу рис.
Рис — это крахмал.
Но если чуть-чуть… Она отщипнула «немного» курицы, затем «немного» огурцов, «немного» моего риса.
Потом, словно между делом, взяла у Ирины две фрикадельки «на анализ».
И так почти каждый день.
На пиццу она не скидывалась, на роллы тоже.
Но ела.
Всегда «чуть-чуть», всегда с научным выражением лица. — Тамара, — просил Алексей, — давай честно: либо в общую кассу, либо никаких дегустаций. — Алексеик, ну ты же мальчик цифр, — смеялась она, — разве грамм здесь, грамм там — это вообще цифры?
Это шум.
Статистическая погрешность.
Ирина тихо вздыхала и делилась.
Я — какое-то время — тоже.