Она посмотрела прямо мне в глаза. Без тени сомнения.
— Мирослав, вон, Злате машину купил. За то, что ухаживает. А Вероника, жена Владислава, ему троих родила. А ты, Леся?
Я молчала. Что могла ответить? Что мы с трудом справляемся с выплатами по ипотеке за нашу «каморку»? Что я не могу забеременеть, потому что после каждого ее визита лечу нервы?
Я не произнесла ни слова. Что толку? Сказать ей, что мы едва сводим концы с концами в своей тесной квартире? Или признаться, что каждый ее приезд выбивает меня из колеи настолько, что о детях и думать страшно?
— Только и можешь свои куриные бульоны таскать! Ни на что больше не годна.
— Мама, Леся…
— Молчи, Богдан! — резко оборвала она его. В голосе — ни капли слабости или сомнений. — Я ведь о тебе забочусь! Какая от такой жены польза? Одна нужда!
Она приподнялась на локте.
— Я решила. Переезжаю к вам.
У меня потемнело перед глазами. В наш уголок… С ее запахами… С ее распоряжениями…
— Нет, — сказал Богдан твердо. — Мам, у нас нет места. Мы будем к тебе приезжать. Леся будет.
— Она?! — Татьяна рассмеялась сухо и зло. — Она будет?! Леся, иди сюда.
Я подошла. Где-то внутри дрожал мой внутренний «миротворец», но я все же сделала шаг вперед.
Она схватила меня за руку: пальцы ледяные и цепкие.
— Ты у нас как «одуванчик небесный». Все стерпишь.
Ее взгляд упал на мой медальон.
— Сними эту гадость! — вдруг взвизгнула она. — Глаза мозолит!
Она дернула цепочку.
Тонкое серебро не выдержало натяжения и оборвалось. Медальон упал мне на колени.
Я застыла на месте.
Это был не просто кулончик из серебра. Это была моя мама… Единственная ниточка к прошлому и той любви, которую я знала до того как страх стал постоянным спутником моей жизни.
— Мама! Что ты творишь?! — закричал Богдан.
— А что такого?! — Татьяна смотрела прямо мне в лицо без малейшего раскаяния. — Я ей нормальное куплю! Золотое! Чтобы люди не смеялись над ней! А то ходит как…
Я не плакала. Просто смотрела на разорванную цепочку в ладони.
Двадцать лет я была послушной овечкой… Двадцать лет позволяла вытирать об себя ноги…
И вдруг поняла: она только что перерезала не цепочку… Она разрезала поводок, которым сама же меня держала все эти годы.
Но она еще этого не осознала.
Я медленно поднялась с места.
— Мы уходим, Богдан.
— Что? — он растерянно посмотрел то на меня, то на мать. — Лесь… Но…
— Мы уходим!
Я развернулась и направилась к двери. Не слышала ни его слов вслед мне, ни визга «умирающей» Татьяны за спиной…
Вышла из квартиры и впервые за двадцать лет вдохнула полной грудью воздух свободы…
Пусть это был затхлый подъездный дух – он пах свободой для меня…
Богдан догнал меня уже возле машины – лицо налилось краской от напряжения и злости:
— Это что было сейчас?! Леся! Ты вообще понимаешь?!
Молча села в салон автомобиля; он устроился рядом – двигатель так и остался заглушенным…
— Лесь! У нее приступ! Она при смерти! А ты из-за какой-то побрякушки…
Повернувшись к нему лицом – спокойным до пугающего равнодушия – я сказала:
Бывший «миротворец» во мне умер там же – среди запахов валидола и укоров…
— Во-первых: она вовсе не умирает… Она играет спектакль – как всегда… Во-вторых: это не побрякушка…
— Да какая разница?! Это же мама!
— А это была моя мама… Которую она только что растоптала…
Дальше говорить смысла не было – я просто посмотрела ему в глаза:
— Если ты сейчас вернешься туда… Я уйду… Не домой… От тебя… Навсегда…
Он смотрел так будто впервые увидел настоящую меня…
Двадцать лет я была тенью: удобной молчаливой женщиной без права голоса…
Он прошептал:
— Ты ведь не сможешь…
— Смогу…
Он ударил кулаком по рулю:
— Да кто тебя подменил?!
Я ответила тихо:
— Достоинство… Похоже оно во мне еще осталось…
Домой мы ехали в гробовой тишине… Телефон Богдана звонил без остановки: Мирослав… Владислав…
Он игнорировал вызовы…
Три дня мы жили будто во сне: я спала на кухне на диване; починив цепочку вновь повесила медальон себе на шею…
Богдан ходил словно призрак по квартире; ночевал отдельно; пытался найти слова для разговора со мной… Боялся гнева матери… Но теперь начал бояться еще больше моего ухода…
Он пытался загладить всё:
— Леська… Ну прости её… Она ведь старая уже… Не со зла же всё это…
Не оборачиваясь от раковины с посудой я ответила спокойно:
— Со злом… Всегда со злом… И всегда осознанно…
Он замолчал ненадолго:
— Но нельзя так жестко… Она же мать!
Я повернулась чуть-чуть через плечо:
— Твоя мать… И она сделала свой выбор давно… Теперь моя очередь выбирать…
На четвёртый день позвонил Мирослав… Богдан снял трубку… Я слышала через стену как брат кричит ему в трубку…