— …довели мать! Она в больнице! Инсульт, настоящий, слышишь?! Если она умрёт — это будет на твоей совести! И на совести твоей змеи!
Богдан опустился на стул. Лицо его стало белым, как побелка на стене.
— Леся… Мама в реанимации.
Мы поехали в больницу.
В коридоре витал не аромат духов — воздух был пропитан хлоркой и тревогой.
Мирослав и Владислав уже ждали нас. Их жёны, Злата и Вероника, смотрели на меня с ледяным презрением.
— Пришла? — прошипела Злата, отводя Богдана в сторону. — Счастлива? Довела!
— Это она её довела! — неожиданно громко сказал Богдан.
Все замерли.
Мирослав шагнул к нему:
— Ты что несёшь? Мама из-за твоей…
— Из-за чего?! — Богдан взглянул брату прямо в глаза. — Из-за того, что мама двадцать лет измывалась над Лесей? А мы молчали?
Из палаты вышел врач.
— Татьяна пришла в сознание. Но состояние крайне тяжёлое. Она хочет вас видеть.
Мы зашли вместе.
Она лежала под капельницами и проводами. Маленькая, беззащитная, лишённая своей привычной маски из макияжа.
Её взгляд сразу нашёл меня среди остальных.
Губы еле шевелились:
— Ненавижу… — прохрипела она, не отрываясь от меня глазами.
В её взгляде плескалась ненависть.
— Ненавижу тебя… змея!
Это оказались её последние слова.
Через час её не стало.
Похороны прошли тяжело. Мирослав и Владислав со мной даже не поздоровались. Богдан держался рядом всё время, крепко сжимая мою ладонь.
На девятый день мы собрались в её квартире. Всё тот же запах пудры теперь смешивался с ароматом пыли и старого нафталина.
Уставший нотариус (давний знакомый семьи, которого пригласил Мирослав) устроился в кресле покойной. Его присутствие было скорее формальностью: все «знали», кому бы Татьяна оставила имущество при жизни.
Злата с Вероникой уже мысленно делили фарфор и хрусталь между собой.
Нотариус прокашлялся и разложил бумаги:
— Итак, завещание Татьяны…
Мирослав кивнул. Владислав поправил очки на носу.
— Хочу сразу отметить… — начал нотариус, поднимая взгляд от документов. — Завещание новое. Составлено буквально несколько дней назад… вот дата: прошлая неделя…
Братья переглянулись со своими жёнами; тревога мелькнула у всех четверых во взглядах.
— «Всё моё движимое и недвижимое имущество, включая квартиру по адресу…, загородный дом в… а также все денежные средства на счетах…»
Он сделал паузу. Злата подалась вперёд всем телом:
— «…Я, находясь в здравом уме и твёрдой памяти, завещаю Лесе».
Наступила не тишина — будто весь звук исчез из комнаты разом.
Мне показалось сначала: ослышалась?
Злата издала какой-то странный сиплый звук горлом:
— Что?
— Как фамилия?! — пробормотал Владислав растерянно.
— Леся Дмитриевна… — уточнил нотариус после паузы и посмотрел поверх очков прямо мне в глаза. — Это вы?
— Я?! — я вскочила с места. — Нет! Это ошибка! Такого быть не может!
Мирослав выхватил листок у него из рук и уставился на текст так пристально, будто хотел прожечь бумагу взглядом.
Его лицо налилось краской гнева:
— Ты! Ты её околдовала! Мошенница!
Вероника взвизгнула:
— Подделка! Этого просто не может быть! Она же тебя ненавидела! Она ведь сказала…
Олег перебил её резко:
— Там ещё что-то написано! Читайте дальше!
Нотариус перевернул страницу с заметным вздохом усталости:
— Здесь есть приписка от руки самой Татьяны… Заверена официально…
Он снова прокашлялся перед чтением:
«Сыновьям я дала достаточно для того, чтобы они стали мужчинами… но они не справились.
Оставляю всё Лесе.
Потому что эта змея была единственной,
кто смотрел мне прямо в глаза.
Единственной,
кто терпел меня не ради выгоды,
а по своей глупой доброте.
А когда перестала терпеть —
единственной,
у кого хватило сил уйти.
Она крепче вас всех.
Пусть распоряжается».
Все словно осели внутрь себя: никто физически не упал,
но я видела —
их миры рухнули одновременно…
Мирослав опустился на стул как мешок муки.
Злата рыдала навзрыд,
размазывая тушь по щекам:
— За что?! Я ей машину мыла!.. Я ей…
Вероника подхватила сквозь слёзы:
— А я ей троих внучат родила!.. А эта?! Пустоцвет!!!
Владислав просто смотрел куда-то сквозь стену…
А Богдан…
Он медленно повернулся ко мне лицом…
Я ждала чего угодно:
обвинений,
растерянности…
Но он подошёл
и взял мою руку
в свою ладонь…
И впервые за двадцать лет
в его глазах я увидела
не сына Татьяны…
а своего мужа…
Он прошептал тихо:
— Она тебя наконец увидела… Лесь…
Я едва слышно ответила ему:
— Я… я правда не знаю теперь… что делать…