Богдан очнулся внезапно, словно кто-то резко встряхнул его за плечо. Первое, что он увидел, — белая ткань, натянутая между ним и полумраком комнаты. За этой преградой кто-то негромко напевал себе под нос — как будто мастер, сосредоточенный на работе и не замечающий, что напевает. Мелодии в этом не было — лишь ритм, удивительно совпадающий с его собственным дыханием.
Он попытался приподняться, но тело будто налилось свинцом и не слушалось. Удалось лишь немного поднять голову и прохрипеть:
— Эй… где я?
Пение тут же оборвалось.
— Очнулся всё-таки, — отозвался спокойный голос. — Упрямый.
— Кто это? — с трудом сглотнув, спросил Богдан. — Где я нахожусь?
— Дома ты. А где же ещё быть? — в голосе прозвучала лёгкая насмешка. — Только теперь здесь ещё и я.
— Но… что происходит?
— Работа идёт, — просто ответил незнакомец. — Я устраняю твой разлом.
Богдан нахмурился.
— Какой ещё разлом? Со мной всё нормально.
— Если бы действительно было всё в порядке, мне бы не пришлось вмешиваться. — За тканью послышался шелест: кто-то перебирал предметы или инструменты. — Ты надорвался изнутри. И теперь у тебя утечка.
— Что за утечка? — Богдан попытался приподняться выше, но грудь пронзила резкая боль.
— Чувства уходят наружу. Они вытекают потихоньку. Если ничего не предпринять, вскоре внутри останется пустота.
Он умолк. Хотел сначала усмехнуться: «Что за чушь?» Но почему-то не смог этого сделать. В груди действительно ощущалась странная пустота, как будто из него вытекало что-то невидимое и важное… становилось холоднее с каждой секундой.
— Кто вы такой? — тихо спросил он.
— Зови меня Мирон. У меня нет ни звания, ни фамилии. Я занимаюсь лишь одним делом: чиню души людей. Не органы или кости – только то хрупкое внутри, что ломается почти бесшумно.
— Я… сошёл с ума?
— Нет-нет. Просто оказался там, куда редко ступают другие. Но не бойся – я привык работать во тьме.
Богдан закрыл глаза; в памяти всплывали обрывки вчерашнего вечера: он пришёл домой измученный после дня работы и сел ужинать; захотел позвонить Оксане – телефон оказался выключен; позже она сама перезвонила… Голос любимой звучал напряжённо и сбивчиво: «Я больше не вижу нас вместе… Тарас предложил поехать… мы уезжаем…» Каждое слово опускалось в грудь тяжёлым камнем. Сначала он подумал – шутит? Но когда набрал Тараса, тот только тяжело вздохнул и сказал: «Так вышло».
Грудь снова болезненно сжалась изнутри.
— Вот оно как раз и есть… — отозвался голос за тканью. — Видишь сам? Ты снова ковыряешь рану изнутри… Оставь её в покое – позволь мне закончить работу.
— Ты правда меня чинишь?
— А чем же ещё заниматься среди ночи?
Из-за ткани донёсся тихий стук – словно молоточек ударял по дереву или металлу лёгкими движениями мастера на своём месте работы… И вдруг перед глазами Богдана всплыло воспоминание: лето; парк; деревянная сцена; студенческая группа играет музыку… Среди зрителей – Оксана смеётся и щурится от солнца… Именно тогда они впервые заговорили друг с другом… Он стоял рядом неловко переминаясь с ноги на ногу… Она вдруг спросила: «Тебе никогда не кажется, что жизнь звучит фальшиво?» Он тогда так ничего ей и не ответил…
Вдруг резкий укол боли пронёсся сквозь грудную клетку:
— Ай! — вскрикнул он непроизвольно.
— Потерпи немного, — спокойно произнёс Мирон за перегородкой ткани. — Сейчас я склеиваю трещину… Может жечь немного…
Богдан замер на мгновение:
— А если я… не хочу её залечивать?..