И напоследок:
«Марьяна должна знать. Данил — не мой кровный сын. Его мать, Галина, подменила младенцев в роддоме. Её настоящий ребёнок умер. Я хранил молчание ради мира в семье и расплатился за это душевным покоем. Теперь пусть она решает. Или ты.»
Я сидела, не отводя взгляда. Всё моё детство, те смутные сомнения, ощущение чуждости — вдруг обрели ясные очертания.
Ключ оказался от старого буфета, стоявшего в спальне Мстислава. Я потянула за ручку — дверца открылась с сухим скрипом, словно я приоткрыла завесу времени. Внутри лежала папка с бумагами.
Свидетельства, справки, письма… Среди них — копия свидетельства о смерти младенца с датой того самого года, когда появился на свет мой отец. Почерк врача, печати — всё выглядело подлинным.
Я взяла фотографию молодых Мстислава и Галины. На лице Галины застыло выражение каменной решимости; взгляд напряжённый и холодный. В тот момент я поняла: её жемчужные нити и высокомерие были лишь панцирем, скрывающим пустоту и чувство вины.
Вернувшись в город, я набрала номер Данила.
— Папа… нам нужно поговорить лично.
Мы встретились в небольшом кафе. Он заметно постарел: седина прорезала волосы, глаза усталые и потускневшие.
Я положила перед ним тетрадь.
— Это от Мстислава.
Он долго молчал, затем снял очки и посмотрел на меня беззащитно.
— Значит… теперь ты знаешь…
— Почему вы все молчали?
— Потому что тебе нужно было жить спокойно… А правда причиняет боль не только виноватым.
Я смотрела на него — и впервые ощутила жалость не как к отцу, а как к человеку, которому пришлось прожить чужую судьбу как собственную обязанность.
Через пару дней позвонила Галина. Голос её дрожал:
— Марьяна… не слушай этого безумца… он всё выдумал…
— У меня есть документы.
— Он хотел унизить меня… Род Ковалёвых должен был остаться незапятнанным…
— А остался ли?
Галина всхлипнула:
— Ты ничего не понимаешь… Если бы тогда я сказала правду — Александр бы сломался… А теперь уже всё равно… Время стирает всех…
Я слушала её голос и понимала: ей больше незачем лгать. Передо мной была просто женщина, уставшая от собственной неправды.
Спустя несколько дней мне позвонил нотариус:
— Марьяна Сергеевна? В завещании содержалась посмертная оговорка: если всплывут обстоятельства подлога или незаконного владения имуществом — вы имеете право потребовать пересмотра условий наследства.
Я молча слушала его слова. Все эти бумаги, дома и счета вдруг показались ничтожными по сравнению с тем откровением, которое только что обрушилось на меня.