Под глазами появились тёмные круги, а в уголках губ проступили новые морщинки.
Тридцать пять лет, а выглядит она гораздо старше — на все сорок.
Когда же она успела так постареть?
Или это последние недели, наполненные бесконечными ссорами, подорвали её силы?
***
Вечером Ирина просидела за кухонным столом, разбирая бумаги, когда Алексей ворвался в комнату с багровым лицом. — Ты предательница! — он ударил кулаком по столу. — Соседка видела, как ты была у нотариуса! Ты оформила дарственную за моей спиной!
Ирина подняла глаза.
В его взгляде горела злость, смешанная с какой-то животной жадностью.
Такого она его ещё не видела. — Предательница? — она спокойно сложила документы и спрятала их в папку. — Это я предательница? Серьёзно? — Да! — Семья должна держаться вместе, а ты тайком лишаешь нас денег! Насте нужно на институт копить! Нужно думать о будущем!
Ирина поднялась, опершись ладонями о стол: — Послушай меня внимательно. Эта квартира никогда не была твоей, не является сейчас и не станет в будущем. Можешь обращаться к любому числу юристов — закон на моей стороне.
Её голос звучал хладнокровно и ровно.
Алексей открыл рот, но не смог вымолвить ни слова.
За восемь лет брака он привык к другой Ирине — уступчивой, избегающей конфликтов. — Ты… ты пожалеешь об этом, — наконец выдавил он, но угроза прозвучала неубедительно. — Возможно, — ответила Ирина, забирая папку с документами. — Но точно не о дарственной.
Знаешь, о чём я действительно сожалею?
Что не увидела тебя настоящего раньше.
Что тратила годы на человека, для которого деньги важнее всего. — Я просто хочу справедливости! — Нет, Алексей. Ты хочешь денег, которые тебе не принадлежат. И готов ради них унижаться перед юристами, искать лазейки, угрожать собственной жене.
Это ли справедливость?
Она вышла из кухни, оставив его стоять посреди комнаты с открытым ртом.
В последующие дни они почти не разговаривали.
Алексей демонстративно хлопал дверьми, гремел посудой, но прямых угроз больше не произносил.
Его молчание говорило громче любых слов — в нём читались обида, злость и разочарование человека, у которого отняли то, что он считал своим.
***
Через неделю в нотариальной конторе Ирина подписывала последний документ, отец сидел рядом, нервно теребя край пиджака. — Доченька, ты уверена? — он снова спросил, поправляя очки. — Может, всё-таки оставишь себе?
Мы с мамой проживём… — Папа, всё решено, — сказала Ирина, поставив подпись и отложив ручку. — Это правильно. Вы всю жизнь трудились ради меня… для нас. Пусть теперь эти деньги послужат вам.
Нотариус забрал документы и скрепил их печатью.
Дело было сделано — её доля в бабушкиной квартире теперь полностью принадлежала отцу. — Спасибо тебе, — отец крепко сжал её руку своей тёплой, грубой ладонью. — Только я боюсь…
Алексей-то как? — Справлюсь, папа.
Домой она ехала на такси — отец предлагал подвезти, но она отказалась.
Нужно было побыть одной, подготовиться к неизбежному разговору.
В телефоне уже горели пять пропущенных звонков от Алексея и гневное сообщение: «Где ты пропадаешь?».
Муж встретил её у двери — даже не дал снять куртку.
В руках он держал телефон с открытым юридическим форумом. — Третий юрист сказал то же самое! — выговорил он вместо приветствия. — Добрачное имущество не делится!
Но это ещё не конец!
Я найду способ, вот увидишь!
Есть прецеденты, должны быть! — Алексей, успокойся, — Ирина сняла сапоги и прошла на кухню. — Как мне успокоиться, если ты отдаёшь наши деньги? — он последовал за ней. — Я читал, что можно через суд признать дарственную недействительной!
Если докажу, что ты была под давлением родителей!
Ирина молча вышла из кухни, оставив его стоять в комнате.
Внутри не осталось ни страха, ни злости — только необычное чувство лёгкости.
Что бы ни произошло дальше, она была готова.