Бердичев, Каменец-Подольский, Яремче… Казалось, я переживала новую жизнь.
Иногда мне казалось, что я вырезала себя из изношенной, порванной фотографии и вставила в совершенно иной пейзаж.
Я вновь позволяла себе улыбаться прохожим.
Носила яркие платья без оглядки.
Заводила новые знакомства — постепенно, осторожно, не оглядываясь назад.
Внезапно я заметила, что исчезла привычка постоянно думать: «Что подумает Денис?» или «Не осудит ли Ирина?».
Они покинули мою жизнь, а вместе с этим ушла и зависимость от чужого мнения.
Весной я вернулась в Хорол на выставку молодых художников.
Мои акварели были включены в экспозицию — небольшую, но очень важную для меня.
В зале витал запах краски, лака и кофе из буфета.
Я стояла рядом со своими работами и ловила взгляды посетителей.
Кто-то останавливался, кто-то проходил мимо.
Но одна женщина в длинном сером пальто задержалась. — Это ваше? — она указала на акварель с тихим тосканским пейзажем. — Моё, — я улыбнулась. — Удивительно.
В этих линиях чувствуется свобода. — Она посмотрела прямо мне в глаза. — А в ваших — боль.
Но вы её победили.
Я тоже хочу так.
Она представилась Людмилой Алексеевной, преподавательницей литературы.
Мы разговорились, и она призналась, что муж изменил ей с её ученицей.
Боль была знакома ей до самых глубин.
Но в её голосе я слышала то, что знала сама: стремление жить дальше.
Впервые я поняла, что могу быть не только «жертвой, пережившей измену», но и человеком, способным поддержать других.
Через месяц после выставки я запустила собственные онлайн-курсы по акварели. «Рисовать, чтобы дышать» — так я их назвала.
Люди приходили не только за техникой, но и за поддержкой.
Я учила их видеть мир мягче, замечать свет в обыденности.
Однажды вечером я получила письмо.
Без подписи. «Здравствуйте, Настя.
Вы меня не знаете.
Я встретила Дениса в центре занятости.
Он был очень подавлен.
Сказал, что у него нет семьи, что он всё потерял.
Я не знаю, почему пишу вам, просто… он всё время повторял ваше имя.
Я видела его глаза.
Он до сих пор любит вас.
Но, кажется, уже слишком поздно».
Я перечитывала письмо несколько раз.
В душе не зажглось ни жалости, ни злобы.
Только лёгкое, едва уловимое удивление: я действительно перестала быть частью его мира.
История с Ириной оказалась ещё более странной.
В начале осени мама позвонила и попросила встретиться.
Я согласилась, хотя наше общение после предательства сестры стало очень редким.
Мы сели в кафе возле дома родителей.
Мама нервничала, мяла салфетку в руках. — Настя, не сердись… но Ирина очень хочет с тобой поговорить.
Я замерла.
И тут же увидела её.
Моя сестра шла к нашему столику.
Худая, потухшая, без своей привычной самоуверенной улыбки. — Привет, — тихо сказала она, садясь напротив.
Я молчала. — Я знаю, ты не простишь.
И не должна.
Но… — она подняла глаза, и впервые за много лет я увидела там не наглость, а стыд. — У меня ничего не осталось.
Работа, съёмная комната.
И пустота.
Я каждый день думаю, как могла так с тобой поступить.
Я слушала.
И ждала, как отреагирую.
Но злости не возникло. — Ирина, — произнесла я спокойно. — Ты сделала свой выбор.
И его последствия — тоже твои.
Она кивнула, опустив голову. — Я понимаю.
Просто хотела сказать… ты была права во всём.
Мы расплатились и вышли на улицу.
Ирина пошла в одну сторону, я — в другую.
И впервые я почувствовала, что больше не ненавижу её.
Я отпустила.
Зимой вышел мой первый персональный каталог акварелей.
Я открыла его, провела пальцами по гладкой бумаге и вдруг ощутила: счастье живёт внутри.
Да, мир рушился.
Люди предавали.
Но из этих осколков я построила новое здание — своё.
И, сидя в новой мастерской с запахом акварели и кофе, я поняла: моя жизнь началась в тот самый день, когда я закрыла дверь перед мужем и сестрой.