Назар не проронил ни слова, продолжая сосредоточенно читать газету, даже не взглянув в её сторону.
Вечером Орися попыталась завести с мужем разговор.
— Я больше так не могу, Назар. Я хочу вернуть себе нашу спальню. Хочу, чтобы мои картины снова висели на стенах.
— Орися, хватит, — отмахнулся он. — Маме тяжело, ей нужен уют и покой.
— А мне? Мне что нужно? — голос у неё дрогнул.
— Ты молодая, справишься.
Эти слова прозвучали для неё как приговор.
Через пару дней всё произошло. Орися пришла домой раньше обычного и застала Ганну за тем, что та перебирала её вещи в кладовке.
— Чем вы занимаетесь? — спросила она холодно.
— Навожу порядок. Здесь будет мой шкаф для белья.
— Но это мои вещи!
— Твои? В этой квартире твоего быть не должно вовсе.
Эта фраза стала последней каплей терпения.
Орися направилась в комнату свекрови, распахнула шкаф и начала аккуратно вытаскивать платья, юбки и блузки. Складывала их в чемодан спокойно и без лишних слов — с ледяной решимостью внутри.
— Что ты вытворяешь?! — ворвался Назар.
— Выселяю, — коротко ответила она, застёгивая молнию на чемодане. — И тебя тоже.
— Орися… ты серьёзно?.. — он попытался дотронуться до неё.
— Не смей прикасаться ко мне, — её голос звучал твёрдо и непреклонно. — Это моя квартира. Моя жизнь. А вы здесь больше не нужны.
Слова прозвучали как удар хлыста. Даже Ганна, обычно громогласная и язвительная, теперь молча стояла с платком у груди.
Назар метался по комнате, что-то лепетал о «семье» и «так нельзя с матерью». Но Орися уже мысленно была далеко от этого дома — там, где нет нужды оправдываться или объяснять свои решения.
Она сама открыла им дверь. Чемоданы уже стояли в коридоре раньше, чем они смогли осознать происходящее.
— Выход там, — произнесла она тихо и жёстко одновременно.
Они ушли без слов прощания.
Прошёл месяц. На стенах снова красовались её полотна; на подоконнике цвели свежие фиалки. Маяк на новом пейзаже сиял в лучах закатного солнца. На столе лежало приглашение на художественную выставку.
Назар писал ей сообщения, звонил по вечерам; пытался объясниться и уверял: «с мамой всё улажу». Но Орися уже знала: человек, который выбрал чужую сторону тогда, когда должен был быть рядом с тобой,— никогда не изменится по-настоящему.
Она выключила телефон и вернулась к мольберту.