Пыль долгого пути, сухая и едкая, въелась в кожу, перемешалась с потом усталости и легла на плечи невидимым, но невыносимо тяжёлым грузом. Автобус, громко закашлявшись мотором, покатил прочь, оставив Ганну одну на безлюдной просёлочной остановке. Воздух ударил в ноздри знакомым до боли ароматом — полынь, спелая пшеница и лёгкий дымок отдалённого костра. Пять лет. Ровно пять лет, два месяца и семнадцать дней её лёгкие не знали этого запаха. Только затхлость казённого воздуха, крики надзирательниц да скрежет железных дверей.
Она сделала шаг вперёд — затем ещё один — опираясь на покосившийся плетень у дороги, что отделял её от прошлого. От её мира. Того самого мира, ради которого она пожертвовала пятью годами жизни — пусть уже и не юной. Перед глазами поплыли круги от усталости; она крепче сжала пальцы на шершавых прутьях лозы и зажмурилась. А потом открыла глаза.
И он был перед ней — её дом. Небольшой деревянный сруб, потемневший от времени, но всё такой же крепкий и надёжный. Из трубы лениво поднимался тонкий дымок — значит, печь топится. В окнах мерцал тёплый свет раннего осеннего вечера — значит, кто-то дома… Он? Её Дмитрий? Её мальчик? Её единственная ошибка… такая болезненная и всепоглощающая любовь.
Сердце забилось чаще; в висках застучало так сильно, что вся усталость мгновенно ушла прочь вместе с горечью прожитых лет вдали от него. Ноги сами понесли её через двор вперёд. Спотыкаясь о камни во дворе, она заметила: новое крыльцо с резными перилами; сарай подлатан; забор свежевыкрашен. Горячая волна гордости подкатила к горлу: «Молодец ты у меня, Дмитрий… Хозяйничает как надо… Всё по уму… Всё как я учила». Сейчас она обнимет его крепко-крепко, прижмётся щекой к его лицу и вдохнёт тот самый запах детства — теперь уже вперемешку со взрослым мужским ароматом… Всё плохое осталось позади. Впереди только жизнь.
Дверь поддалась не сразу — видно перекосило от сырости или времени. Ганна нажала сильнее на щеколду и вошла в сени… И тут же резко отпрянула: прямо перед ней стоял незнакомец с широкой грудью.
Под тусклой лампочкой под потолком вырисовывался высокий мужчина в растянутом свитере; он держал полотенце и вытирал шею после бани или душа. Его взгляд остановился на ней: измождённое лицо со следами долгих лет испытаний; старый платок из прошлой жизни; серое пальто цвета тюремной робы…
— Вам кого надо, бабушка? — спросил он спокойно и глухо; голос звучал без злобы или раздражения — просто холодно чуждо.
У Ганны перехватило дыхание; слова вырвались еле слышным хриплым шепотом:
— Дмитрий… Где Дмитрий?
Мужчина нахмурился; его взгляд скользнул по ней сверху вниз: задержался на робе под распахнутым пальто… В глазах мелькнуло нечто вроде циничного интереса.
— Дмитрий?.. Это вы про Виктора? — переспросил он медленно и будто смакуя имя вслух. — Мать… Так он этот дом мне ещё три года назад продал после того как отсидел своё… Со всем добром вместе продал… Теперь я тут хозяин.