Мир не рухнул, он словно застыл, замер в одном страшном мгновении: губы незнакомца, произносящие роковые слова, и тонкая полоска света от лампы, скользящая по полу. Три года. Отсидел. Продал. Каждое слово — как удар молота по душе. Пять лет назад его приятель, тот щеголь Степан, втянул его в темную историю с вырубкой леса. Их поймали. И она — мать — взяла всю вину на себя. Суд больше поверил пожилой больной женщине, чем крепкому молодому мужчине. Она отсидела за него свои пять лет. А он… он продал их дом. Их опору. Их прошлое.
Не осознавая себя, она поплелась обратно к остановке. Ноги подгибались от слабости. Она опустилась на жёсткую холодную скамейку, и по её измождённым щекам потекли тихие слёзы — беззвучные и горькие. Это не был плач — это была немая скорбь, которую она пыталась унять краем своего старого платка.
— Дмитрий… Дмитрий мой… Где ты теперь? — еле слышно шептала она в пустоту перед собой. — Жив ли ты ещё? Сердце моё ноет… Чую беду… Раз дом продал — значит всё совсем плохо…
Её отчаяние прервал визг тормозов: к остановке подкатил дорогой внедорожник, подняв облако пыли вокруг себя. В окно выглянуло то же лицо, что недавно выгнало её из родного дома.
— Мать! — окликнул её новый владелец жилища. — В бумагах покопался… Нашёл адрес твоего Дмитрия! Он в райцентре теперь живёт! На вот! — он протянул ей скомканный листок бумаги через окно машины. — Поехали со мной, подвезу.
Ганна дрожащими руками приняла бумажку так бережно, будто держала последнюю ниточку связи с сыном. Голос её дрожал от волнения:
— Нет… Нет уж, сынок… Спасибо тебе… Я автобусом доберусь…
Через полчаса пыльный автобус высадил её на окраине райцентра. Ещё полчаса ушло на поиски нужного серого пятиэтажного дома с облупленным фасадом и одинаковыми окнами без шторок и цветов на подоконниках. В подъезде пахло кошачьим кормом и заброшенностью жизни. Поднявшись по лестнице, она нашла нужную дверь с потрескавшейся дерматиновой обивкой и постучала так громко, что звук гулко разнёсся по всему подъезду.
Дверь приоткрылась — перед ней стоял он: её Дмитрий… Повзрослевший до неузнаваемости: осунувшееся лицо с небритой щетиной и мутным взглядом человека подшофе встречали её без радости или удивления; только мгновенный испуг промелькнул в глазах да раздражение вспыхнуло следом.
— Мам?.. Это ты?.. — он вышел за порог и поспешно прикрыл за собой дверь; схватив мать за руку, резко отвёл её от входа.
— Дмитрий… милый мой…
— Тихо! — прошипел он зло; запах дешёвого вина ударил ей в нос.— Прости… но принять тебя не могу… Понимаешь? Я тут с женщиной живу… Квартира-то её… Она тебя сюда ни за что не пустит! Да я сам сейчас без работы… Не до этого мне…
Он избегал смотреть ей в глаза; говорил быстро и зло куда-то поверх головы матери – как будто оправдывался перед кем-то невидимым позади неё. И прежде чем Ганна успела хоть слово сказать или дотронуться до него рукой – он резко дёрнулся плечом вперёд и толкнул её обратно в полумрак лестничной клетки.
Дверь захлопнулась перед ней со звоном цепочки и щелчком замка.
Тишина наступила мгновенно – глухая и окончательная…