Она решила навести порядок в своём рабочем расписании: в ящике старого буфета обнаружила химический карандаш, который не применяли уже около двадцати лет, намочила его слюной и крупными цифрами написала на пожелтевшем листе бумаги: 16.00 – 20.00.
Тщательно промазав обратную сторону объявления варёным картофелем, прикрепила листок к калитке и заперла её на щеколду.
Спустя час пришёл посетитель раньше назначенного времени – Ваня Буян, который стал громко стучать в калитку: «Открой, бабка Ефросинья Никитична, душа горит! Чай не зря берём!»
Бабушка открыла дверь и пригласила его во двор. – «Теперь я не просто бабка Ефросинья Никитична, а Ефросинья Никитична, биз… биз…» (запнулась) «бизнес-леди!» – сказала она, ударив палкой, словно царским жезлом, по чурбану. – «Иди, перечитай моё объявление и приходи в назначенное время, а то сейчас огрёбёшь!» – и замахнулась палкой… Как утверждал Ваня Буян, Ефросинья Никитична бесплатно не раздавала свои напитки и снадобья.
Каждый вечер, запираясь на засовы и завешивая окна пыльными занавесками, она подсчитывала деньги, стараясь понять, какая часть дохода чистая, а какую придётся вложить в развитие дела.
Бабушка хорошо усвоила слова соседа о том, что деньги должны работать… «Вот это наука! – размышляла она. – Эх, если бы мне лет двадцать сбросить, стала бы я настоящей леди!» Однако деньги она по-прежнему хранила, завязывая в узелочки и раскладывая по разным тайникам в доме: за старой картиной, за рамками с фотографиями, в карманах залежавшейся одежды в шифоньере, за оторванными обоями.
Только бархатное портмоне оставалось пустым и лежало на комоде словно украшение.
От всего этого богатства сердце у бабы Ефросиньи Никитичны трепетало, и ей хотелось иметь ещё больше денег.
Она ощущала, как эта проклятая жадность садится посреди её старческого тела, в самое солнечное сплетение, чёрной жирной кляксой, которая распространялась во все стороны, заполняя всё её существо.
Это вызывало жжение, покалывание и зуд.
Бабка понимала, что если жадность проникнет в сосуды головы, это станет концом для неё.
Она падала на колени перед образами Иисуса Христа и Николая Чудотворца, за которые не решалась прятать свои узелочки с денежками, молясь о спасении своей души от греха… В то августовское утро стояла такая жара, что никак не хотела уступать место осени.
Баба Ефросинья Никитична совершенно растерялась из-за суеты вокруг своего дела.
Поставив на включённую газовую горелку бачок с брагой, торопливо бросив рядом полотенце, она поспешила в рощу с надеждой быстро вернуться.
Сколько именно времени она провела там, не заметила.
Внезапно почувствовала запах гари, подхваченный ветерком.
Её сердце ёкнуло.
Поспешно вернувшись домой, она увидела чёрный дым и языки пламени, пляшущие над её домом… Дом сгорел дотла, остались лишь сарай и старенький амбар.
Пожарная машина уехала, народ начал расходиться.
Ноги бабушки подкосились, и она опустилась на перевёрнутый оцинкованный таз, который стоял посреди двора.
Схватившись за голову, старушка повторяла одно и то же: – «Господь наказал меня за мою жадность, наказал!»
Желая хоть как-то утешить бабу Ефросинью Никитичну, сосед Иван Петрович сообщил, что зерно в амбаре перемолото.
Сгорбившись, старушка пошла проверить.
Развязав мешок, она увидела в муке серо-зелёные кусочки бумаги… Жена Ивана Петровича уговорила бабушку переночевать у них дома.
На следующий день приехал сын и увёз мать в Каменец-Подольский.