Платежи шли через ФОП, о котором в их городе давно ходили дурные слухи. По пять, по семь тысяч гривен — регулярно, иногда даже чаще раза в неделю. Ярина не была наивной. Она прекрасно понимала, что это означает.
Сначала её охватило оцепенение. Затем — слёзы: тихие, украдкой, в подушку, когда Михайло уже спал, отвернувшись к стене. Потом пришло оцепенение и безразличие. А зачем устраивать сцены? Зачем разрушать то, что давно уже рассыпалось?
Ради детей — убеждала она себя. Ради них. Хотя дети давно выросли и не раз просили её подумать наконец о себе.
Но страшно. Пятьдесят два года, лишний вес, бухгалтерия в небольшой фирме с мизерной зарплатой. Куда идти? К кому обратиться? С чего начинать?
Проще смириться.
Гости начали собираться к шести вечера. Первыми приехала Таня с семьёй — дочь крепко обняла мать, прижалась к ней и прошептала:
— Мамочка… как ты?
— Всё нормально, Танюш.
— Точно?
— Точно-точно.
Таня задержала на ней взгляд — в нём было всё: понимание, сочувствие и беспомощность. Она знала правду. Дети всегда чувствуют.
Следом прибыли Тарас с Меланией и остальные приглашённые. Дом наполнился голосами, весёлым гомоном и звоном бокалов. Михайло оживился — он с энтузиазмом обнимал друзей, отпускал шутки направо и налево, громко смеялся и щедро наливал коньяк.
— Тридцать лет! — провозгласил он тост с широкой улыбкой. — Тридцать лет рядом с одной женщиной! Это вам не шутки! Это настоящий подвиг!
Все рассмеялись и подняли бокалы за здоровье пары. Ярина изобразила улыбку и сделала глоток вина.
— Хотя жена у меня характером не промах… — продолжил Михайло весело, но Ярине стало не по себе от его слов. — Готовит среднечко, порядок дома… ну сами знаете… но куда денешься? Терплю!
Смех стал натянутым и редким. Таня бросила отцу предостерегающий взгляд: молчи! Но он либо не заметил этого взгляда, либо сделал вид.
— Михайле… ну зачем ты так… — тихо сказала Ева, подруга Ярины.
— Да я ж пошутил! Ну что вы такие серьёзные? — он хлопнул себя по колену со смехом. — У меня же золото-жена! Правда-правда! Только это золото слегка потускнело… да ещё в объёме прибавило!
Теперь никто не смеялся вовсе. Ярина поднялась из-за стола и начала собирать пустую посуду со стола; руки дрожали от напряжения.
— Мамочка, я помогу тебе… — Таня вскочила следом за ней.
— Сиди-сиди… я справлюсь сама…
На кухне она прислонилась лбом к дверце холодильника и закрыла глаза: просто дыши… ещё немного… скоро всё закончится… все разъедутся… можно будет лечь спать…
Она выложила на большой поднос горячее: запечённую утку с картофелем да овощами впридачу. Поднос был тяжёлый – но она донесёт его до зала; ведь всегда же доносила раньше…
Когда она вернулась в комнату с едой в руках – Михайло как раз рассказывал какой-то анекдот во весь голос:
— А потом эта корова ему говорит…
Ярина так и не услышала концовки: её нога зацепилась за край ковра – того самого ковра, который Михайло велел выбросить ещё неделю назад… а у неё всё руки не доходили – и она почувствовала: теряет равновесие…
Поднос накренился; утка вместе с картошкой да соусами полетела вниз – часть на пол прямо на ковёр; часть ударилась о край стола…
Раздался грохот посуды… затем наступила тишина…
— Ты что творишь?! Неуклюжая корова! — взревел Михайло вскакивая; лицо его покраснело от ярости.— Я же говорил убрать этот чёртов ковёр! Ты хоть раз можешь сделать то, что я прошу?!
Ярина стояла на коленях среди разбросанной еды; собирала куски руками сквозь слёзы…
— Прости меня… Михайле… я случайно…
— Случайно?! У тебя всё «случайно»! Всю жизнь одно «не хотела»! Ползаешь тут на коленях – там тебе самое место! Проси прощения при всех! Пусть знают!
— Папа!.. Ты совсем?! — голос Тараса прозвучал резко.— Что ты себе позволяешь?!
— Не вмешивайся! Это между нами!
— Нет уж! Это моя мама! — Таня тоже поднялась из-за стола.
А Ярина продолжала собирать еду дрожащими руками – но внутри неё уже поднималась волна чего-то огромного: горячего яростного чувства… тридцать лет молчания… тридцать лет прощений…
Хватит.
Она медленно поднялась на ноги; полотенце с остатками утки дрожало у неё в руках…
И вдруг метнула его прямо в лицо Михайлу…