Лидия стояла у окна, глядя на серый осенний двор клиники и держа пальцами ворот тёплой бежевой водолазки. За спиной тихо шуршали листы медицинской карты — врач что-то объяснял сыну. Ровным, спокойным, даже равнодушным голосом доктор говорил:
— Мы не стали пока сообщать вашему мужу и отцу диагноз, потому я и вызвал вас троих, чтобы можно было посоветоваться, как быть дальше. – врач сделал паузу и оглядел всех поверх очков, готовя к самому худшему. — К сожалению, прогноз неутешительный – несколько месяцев от силы, метастазы распространились по всему организму, особенно повредив сердце, печень. Можно сказать, что он уже умирает. И от того, как вы сможете поддерживать его в эти дни, будет зависеть время, которое ему осталось. Главное, не позволить ему терять веру — были случаи, что на положительном настрое пациенты могли протянуть ещё несколько недель, или даже месяцев.
Она сжала кулаки, чувствуя, как внутри закипает что-то давно знакомое, почти родное. Торжествующая ненависть. Едва сдержав улыбку, Лидия сухо, скорее для приличия, спросила:
— И надежд нет? Никаких?
Врач покачал головой, отметая любую возможность выздоровления.
Лидия задрожала от нетерпения: скоро, скоро настанет миг возмездия!
В памяти вспыхнули воспоминания: тот далёкий день, когда узнала об измене мужа. В ожидании ребёнка её тело уже начало меняться, начался токсикоз, она ждала поддержки и понимания, а он… он нашёл другую. Тогда Лида чуть не потеряла сына и поклялась, что превратит жизнь Виктора в чистилище, и он заплатит за это.
И он платил. Каждый день, каждый час, каждую минуту.
Они жили, как соседи — отдельные холодильники, комнаты и друзья. Поначалу Виктор возмущался, но со временем привык и даже находил в этом плюсы – никого не надо просить ни о чём, отчитываться и лгать. Разве что ежемесячно отдавал алименты и коммуналку, да игрушки сыну Лёше покупал.
Но Лидия не успокоилась. Вывести её из себя могло что угодно – не так брошенный взгляд мужа или его неосторожное слово, алименты, которые он исправно платил на сына, или не там положенная вещь — и Лидия взрывалась, будто огнедышащая гора.
В исступлении она себя совсем не контролировала: могла стукнуть, обозвать нецензурно, плюнуть ему в лицо — казалось, жена наслаждается его унижением, а он сначала отвечал ей тем же, словно пёс, огрызающийся на врага, а потом замолчал, и только изредка посылал её куда подальше. И если вначале «войны» она делала это наедине, то спустя несколько лет не стеснялась делать это прилюдно.
Окружающие сначала пугались, потом возмущённо останавливали Лидию, а после стали крутить пальцем у виска, ибо здоровыми такие отношения назвать нельзя. А ей было всё равно!
Она строила свою месть, как мастер строит дом, кирпичик за кирпичиком. Виктор был круглым сиротой, и у него не было выбора — только жена, сын, их квартира и их жизнь, которую она превратила в ад.
Сын вырос, женился. Они продали бабушкин дом в деревне, чтобы купить ему квартиру. Лида знала, что делает — теперь у неё не осталось путей к отступлению. И у него тоже.
Ненависть стала частью их жизни, как воздух, которым они дышали. Она кричала, оскорбляла, унижала его при всех, а он… он молчал или вяло бранился. После каждого такого случая пропадал неделями, пил, гулял с другими женщинами, но всегда возвращался. К ней. В их персональную преисподнюю.
Невестка однажды спросила свекровь: «Почему вы вместе, если вам так плохо рядом друг с другом?» Лида усмехнулась: «Мы уже в том возрасте, когда развод лишь вызовет смех у близких». Но правда была в другом. Она не могла отпустить его. Не могла позволить ему быть счастливым.
Сын, видя очередной скандал, как-то решился спросить отца:
— Зачем ты это терпишь, пап? Вы же ненавидите друг друга, зачем мучиться?
Отец сдвинул брови, тяжело вздохнул и ответил, отводя глаза:
— Знаешь, сын, не всё так просто… Я бы, может, и ушёл, только кому я нужен в таком возрасте? Да и некуда мне идти, а снимать квартиру на пенсию сам понимаешь… Иногда мне кажется, что мы, как два старых пня, так срослись корнями, что отруби одну половину, другая тут же рассыплется…
И вот теперь он лежал в больнице, бледный, испуганный, прикованный к капельницам.
По дороге в палату сын взял мать за руку и сказал:
— Мам, я знаю, что у вас сложные отношения, и… Словом, прошу – не говори ему ничего, пожалуйста. Каким бы он ни был для тебя – это мой отец, и я люблю его, несмотря ни на что.
Лидия поджала губы, затыкая вовнутрь вырывающиеся изо рта мерзости, кивнула и пожала ладонь сына.
— Спасибо. – Лёша с благодарностью посмотрел матери в глаза. — Мы будем готовить его постепенно, хорошо? – он повернулся к жене. Та качнула головой. — А лучше – совсем не скажем, пусть всё идёт, как идёт. – со слезами в голосе закончил мужчина.
Они зашли в палату, и её взгляд встретился со взглядом мужа. В его глазах был страх. И совсем немного надежды. Надежды на примирение. Но это не имело значения. Совершенно неожиданно для всех Лидия крикнула: «Ты — труп! Тебе конец, старый хрен! Ты умрёшь со дня на день!». Алексей вздрогнул и ошеломлённо глянул на мать.
— Мам, ты что?.. Мы же договаривались!..
— Пусть знает! – ледяной голос матери гулким эхом звучал в стенах больничной палаты. Казалось, даже воздух пронизан ледяным ужасом и ненавистью, а серое лицо Виктора стало совсем белым, сливаясь с тканью постельного белья.
Она наслаждалась каждым словом, каждым мгновением его кошмара. Он безмолвно протянул к ней дрожащую руку, и тут услышал: «Сдохни, кобель! Твоя смерть заждалась тебя в аду!». Жена швырнула на тумбочку пакет с мандаринами. Тонкий пластик с громким шуршанием лопнул, на пол покатились ярко-оранжевые плоды, а Виктор рухнул на подушку и замер со стеклянным взглядом.
Он умер прямо у них на глазах. Алексей выбежал в коридор и панически закричал:
— Врача! Пожалуйста, скорее!..
В заключении о смерти будет написано – обширный инфаркт. Лечащий врач, что объявлял им о диагнозе, с немым укором смотрел на Лиду – он всё понял.
Она не плакала на похоронах. Стояла рядом с сыном, смотрела на гроб и чувствовала… пустоту.
После погребения сын не разговаривал с матерью, даже на сообщения не отвечал. Не мог простить.
Она принялась очищать квартиру от вещей мужа и любых его следов. Среди старых фотографий, которые пришлось перебрать, чтобы выбросить его снимки и отобрать свои, Лида случайно наткнулась на письмо. Его письмо.
Он писал:
»Лидушка, дорогая! Если ты читаешь это письмо, значит, меня нет. Мы прожили с тобой долгую, полную злости и ошибок жизнь. Но знай: все эти годы я любил только тебя. Любил также, как и тогда, когда мы только встретились много лет назад. Ты не знаешь, но когда ты спала, я иногда приходил и смотрел на тебя. Во сне ты всё также прекрасна, как и раньше — милая, добрая и нежная… Как же мне тебя не хватает!..
Если бы ты только знала, как мне стыдно за свой проступок! Каждый день, каждый Божий день, каждую секунду я жалел об этом! Мне так хотелось, чтобы ты любила меня и была счастлива! Но ненависть сожгла твоё сердце дотла, и все мои попытки помириться вызывали у тебя только ярость и отвращение. Прости меня, Лидушка! И не храни зло в себе — отпусти меня с Богом. Помни: моя душа навечно принадлежит тебе и только тебе! Надеюсь, на том свете мы встретимся когда-нибудь, и я искуплю свою вину. Прощай же, Лидушка моя…» .
Когда Лида прочла последние строчки, в душе её будто что-то раскололось, показалось даже, что она слышит звон, грохот, взрыв. Комок вдруг подкатил к горлу и из глаз потекли слёзы — она уже и забыла, каково это – плакать от души… Она рыдала долго, взахлёб, кричала и выла. Казалось, вся чернота, что копилась в её душе все эти годы, слезами вытекала наружу. Когда силы иссякли, рухнула на кровать и затихла.
Открыла глаза, когда рассвет бросал несмелые лучики на шторы. Она выглянула в окно — на землю лёг первый снег, превратив её в белое пушистое одеяло. И тут Лидия поняла – как много потеряла в слепом желании отомстить. А ведь они могли быть так счастливы! Могли бы… Если бы не его измена.
Алексей написал матери на сороковой день после похорон, пригласил на поминки. Спросил, как она, и не простила ли отца. Лида обрадовалась, что сын решил не отказываться от неё, и ответила:
»Не знаю, может, когда-нибудь, я прощу его. А пока… Пока буду учиться жить новой, нормальной жизнью. Без него. Без ненависти.»
Владимир Высоцкий
Беда
Я несла свою беду
По весеннему по льду.
Надломился лед, душа оборвалася.
Камнем под воду пошла,
А беда — хоть тяжела —
А за острые края задержалася.
И беда с того вот дня
Ищет по свету меня,
Слухи ходят вместе с ней, с кривотолками.
А что я не умерла,
Знала голая ветла
Да еще перепела с перепёлками.
Кто из них сказал ему,
Господину моему,
Только выдали меня, проболталися.
И, от страсти сам не свой,
Он отправился за мной,
А за ним беда с молвой привязалися.
Он настиг меня, догнал,
Обнял, на руки поднял.
Рядом с ним в седле беда ухмылялася.
Но остаться он не мог,
Был всего один денёк,
А беда на вечный срок задержалася.
1972 г.
Елена Серова. ©
