— Оля, что это за внешний вид такой? — голос Нины Петровны, настоянный за неделю гостевой жизни на мёде с лёгкой примесью яда, разрезал утреннюю тишину кухни.
Свекровь, поджав и без того тонкие губы, стояла в дверном проёме, напоминая фарфоровую фигурку викторианской эпохи, случайно оказавшуюся в современной квартире. Её взгляд, острый как игла, упёрся в невестку. — Приличной женщине так дома ходить нельзя, это же позор. Хоть перед мужем стыдилась бы.
Оля, одетая в короткие джинсовые шорты, едва прикрывающие загорелые бёдра, и лёгкий топ на тонких бретельках, как раз наливала себе кофе. Летнее солнце с избытком освещало кухню, играя бликами на её распущенных волосах. Она резко, с чуть большим усилием, чем нужно, поставила чашку на стол, и несколько капель разлилось.
Она развернулась. Взгляд её карих глаз, обычно тёплый и слегка насмешливый, вмиг потемнел.
Неделя непрерывных замечаний, вздохов и многозначительных взглядов свекрови, казалось, достигла предела. Терпение Оли, и без того на исходе, лопнуло, словно разбившееся стекло.
— А вам-то какое дело, как я дома одета, Нина Петровна? Могу тут хоть голой ходить, и вы мне не указ!
Голос невестки стал железным, каждое слово выговаривалось с холодной яростью. Она сделала шаг вперёд, не отводя глаз от свекрови.
— Я здесь хозяюшка. И если захочу, буду ходить так, как мне удобно. В своём доме. Разве не так?
Обычно именно так, с подобным возмущением, реагировала Оля, когда Нина Петровна начинала ругать её за, по мнению свекрови, неприличный домашний наряд.
Пожилая женщина с устоявшимися взглядами не понимала коротких шорт и открытых топов, считая их верхом непристойности, даже в стенах собственного жилища.
Нина Петровна буквально задохнулась от такой откровенной наглости. Лицо, обычно бледное, покраснело пятнами. Она прижала руку к груди, словно ей не хватало воздуха, но глаза сверкали молниями.
— Да как ты… как ты смеешь мне так говорить, соплячка?! Я… я тебе замена матери! Я прожила жизнь, и знаю, как правильно! Игорь! — внезапно закричала она, повернув голову в сторону спальни сына, голос её сорвался на визг. — Игорь, ты слышишь, что твоя жена со мной творит?! Как так можно обращаться к старшим?! Она меня не уважает!
Оля лишь криво усмехнулась, слегка поправив бретельку топа. Демонстративно взяла чашку с кофе, сделала глоток, наслаждаясь ароматом и горячей жидкостью, будто ничего и не случилось. Такое спокойствие, казалось, ещё больше выводило свекровь из себя.
— Пусть слушает, Нина Петровна, — ровным, но громким голосом ответила Оля так, чтобы слова были слышны даже в соседней комнате. — Возможно, он вас наконец-то просветит, что свои порядки и взгляды на «пристойность» вы устанавливаете в своём доме, а здесь, в нашем общем с ним доме, правила определяем мы. И моя одежда — это точно не ваше дело.
Нина Петровна покраснела ещё сильнее, ноздри раздулись, грудь поднялась тяжёлыми вздохами. Должно было начаться новое, ещё более ожесточённое нападение, она подбирала слова, способные сокрушить нахальную невестку.
Но Оля, сделав ещё один глоток кофе, повернулась к окну, ясно показывая, что этот разговор для неё завершён.
Она смотрела на пробуждающийся Кременчуг, на спешащих по делам людей и ощущала, как внутри назревает холодная решимость. Это была не просто ссора из-за одежды, а борьба за своё пространство, за право быть собой в собственном доме.
И уступать она не собиралась ни на шаг. Кухня, которая ещё мгновение назад пахла кофе и заливалась солнечным светом, превратилась в поле битвы, где только что утихла первая схватка и обе стороны ждут следующего раунда. А он, как казалось, неминуемо приближался.
Дверь спальни, которая до этого приглушала звуки конфликта, с скрипом распахнулась, и на пороге возник Игорь.
Сонный, взъерошенный, в мятых футболке и семейных трусах, он щурился от яркого света раннего утра и явно не понимал, что тут происходит такая семейная война. Он потер глаза и зевнул, прикрывая рот ладонью.
— Мам, Оля, что случилось? Почему вы с утра так громко? Соседей можно разбудить, — голос у него был хриплым от сна, а в глазах читалась не готовность к разбирательствам, а раздражение из-за прерванного отдыха.
Нина Петровна, заметив сына, мгновенно переключила на него всё своё раздражение, словно последний инстанцией, которая способна восстановить нарушенный порядок.
— Игорёк, дорогой, только взгляни! Как твоя жена со мной разговаривает! — с театральным взмахом рук произнесла она, её голос наполнился драмой. — Я ей говорю ласково, по-матерински, а она мне отвечает: «не ваше дело», «пусть я хоть голой ходить буду»! Настоящая хамка!
Самая настоящая! Разве можно так обращаться с матерью мужа? Она ходит по дому, прости господи, словно девка с панели! Ни капли стыда или совести! Мне, пожилой женщине, просто стыдно!
Игорь перевёл растерянный взгляд с матери на жену. Оля стояла у окна, спокойно потягивая кофе, но напряжённая спина и сжатые кулаки выдавали внутреннее напряжение. Медленно обернувшись, её взгляд встретился с мужским: твёрдый, без намёка на примирение.
— Игорь, — её спокойный голос прозвучал с ледяной отчётливостью, — я лишь сказала твоей маме, что в собственном доме буду носить то, что считаю комфортным. Особенно летом. Её понятия о «приличном» не распространяются на мою квартиру. Разве это не логично?
Игорь оказался между двух огней. С одной стороны — разгневанная мать, привыкшая, что её слово — закон. С другой — решительно настроенная супруга, явно не намеренная уступать. Он неловко прочистил горло и почесал затылок.
— Мам, возможно, Оля действительно… только… ответила слишком резко, — попытался он примирить стороны, хоть и без особой надежды. — Но она не хотела обидеть. А ты, Оля, может, можно было бы сказать мягче… Давайте не будем ссориться, хорошо? Мама пришла в гости, погостит и уедет.
Однако эти слова, сказанные с явным намерением прекратить спор, лишь раззадорили Нину Петровну. Она восприняла их как предательство сына, отказ поддержать её. Лицо её исказилось обидой.
— Слишком резко?! Игорёк, она меня просто оскорбила! Она, твою мать, выставила из твоего же дома! — голос свекрови повысился, дрожал от негодования. — А ты её защищаешь! Я же сразу предупреждала — она испортит тебя! Ты был другим раньше, уважал мать! А теперь? Поддаёшься этой… сучке! Она из тебя плетёт верёвки!
И никаких хозяйских талантов у неё! Посмотри на порядок в доме, на её кулинарные поделки — есть невозможно! Я для тебя стараюсь, готовлю, а она лишь наряжается, как на улицу, и кофе пьёт!
Оля резко поставила чашку на подоконник. Усмешка, что играла на губах, исчезла, уступив место ледяному презрению.
— Ах, вот как, Нина Петровна? Значит, я ещё и плохая хозяйка, и готовлю «гадость»? — медленно повернулась к свекрови, взгляд её был чётким и беспощадным. — А не вы ли на прошлой неделе жаловались на изжогу после моей еды и даже добавки просили? И не вы ли учили меня «правильно» мыть полы, хотя у вас дома такой слой пыли, что можно картофель сажать?
Знаете, ваши «идеальные» методы ведения хозяйства и «кулинарные шедевры» мы с Игорём переживём.
И Игорь, к сведению, давно не ребёнок, которого нужно водить за руку и контролировать, с кем ему быть и как себя вести. Он вполне способен разобраться, кто действительно портит ему жизнь, а кто её улучшает.
Игорь стоял недвижимо, переводя усталый взгляд с одной раздражённой женщины на другую. Он ощущал полную беспомощность. Любое его слово лишь разжигало конфликт. Он открыл рот, чтобы что-то сказать, но Нина Петровна опередила его, ее голос резко прозвучал в воздухе.
— Ещё и язвить будешь, неблагодарная! Я бы этому дому жизнь отдала, если бы ты выбрал нормальную жену, а не эту… эту особу! — не давая сыну вставить слово, перешла в наступление, голос стал визгливым и почти истеричным.
Махнув рукой в сторону Оли, словно отгоняя надоедливую муху, она вышла из кухни в гостиную, видимо, полагая, что смена обстановки усилит её слова.
Шаги звучали тяжело, словно пол под ногами стонал. — С самого начала было видно — она не для тебя! Помню, как ты её приводил — глаза хитрые, фальшивая улыбка!
Сразу понятно было — хищница, обманула моего мальчика! Я же тебя предупреждала, Игорёк, не спеши! Но ты у нас умный, сам знаешь лучше!
Оля не собиралась уступать, последовала за свекровью, не желая оставлять поле битвы без оппонента. Игорь тяжело пошёл следом, на его лице читалась общая усталость и отчаянное желание исчезнуть.
Он понимал, что надвигается буря, а его попытки её остановить были столь же бесполезны, как пытаться остановить цунами детской лопаткой.,— Мам, прекрати, пожалуйста! Оля действительно хорошая, и мы искренне любим друг друга!
— Снова пытаясь достучаться до разума матери, Игорь говорил, но его слова звучали слабо даже для него самого. Он остановился в центре гостиной, растерянный, не способный выбрать, с кем ему быть, на чьей стороне встать.
— Любите? — резко обернулась Нина Петровна, пристально глядя на сына. — А что она сделала ради этой вашей любви? Кроме того, что только наживается на тебе? Ты пашешь как раб, а она что? Сидит дома, в потолок пялится и свои наряды выставляет напоказ!
И на вашей свадьбе позору натерпелась! Её родня — это же… просто смех! Мать её пришла в платье, будто с рынка сорвала! А отец твой, пусть ему земля будет пухом, всегда говорил, что жену по происхождению надо выбирать! Чтобы была благородная кровь! А тут что?
Оля, до этого спокойно выслушивавшая, вздрогнула от этих слов. Упоминание её семьи в таком презрительном тоне стало последней каплей. Её лицо побледнело, а глаза зажглись напряжённым огнём.
— Моих родителей, Нина Петровна, не смейте трогать! — голос её, прежде ровный, теперь дрожал от подавленной злости. — Мои родители всегда учили меня уважать старших, а вы, похоже, делаете всё, чтобы это уважение разрушить! В отличие от некоторых, они никогда не вмешивались в нашу с Игорем жизнь с нежелательными советами и обидными замечаниями!
И если уж заговорили о свадьбе — разве не вы тогда пытались распоряжаться всем подряд, начиная от выбора салфеток и заканчивая гостями, которых мы с Игорем не знали? Не вы делали скандал из-за цвета скатертей?
Она приблизилась к свекрови, глядя ей прямо в глаза. Атмосфера напряжённо накалилась. Игорь, ощущая, что ситуация выходит из-под контроля, попытался встать между ними.
— Девочки, хватит, прошу! Давайте успокоимся! Зачем возвращаться к старым обидам?
— А ты лучше промолчи, подкаблучник! — резко отрезала Нина Петровна, даже не взглянув на него. — Во всём виноват ты! Всё ей позволяешь! Разбаловал её до невозможности! Из тебя человека сделал тряпку! Где тот решительный и самостоятельный Игорь, которого я вырастила? Его нет! Осталась только тень, пляшущая под её дудку! Она тебе даже слово сказать не даёт!
— Это неправда! — твердо выступила Оля, отталкивая Игоря в сторону. — Игорь — самостоятельный мужчина и принимает решения сам. А вы, Нина Петровна, никак не желаете признать, что ваш «мальчик» вырос и у него своя семья! Вы всё время пытаетесь нас контролировать, вмешиваетесь в наши планы, критикуете каждый наш шаг!
Вспомните, как вы неожиданно приехали, когда мы собирались в отпуск, и нам пришлось всё отменять, потому что «маме плохо». А потом выяснилось, что вам просто стало скучно? Или когда пытались меня научить готовить борщ по вашему «единственно правильному» рецепту, выливая мой в унитаз, потому что он «не такой»?
Каждое слово Оли попадало точно в цель. Нина Петровна отступала под этим напором, её лицо меняло окраску от багрового до бледного. Она пыталась возразить, но слова застревали в горле. Игорь стоял рядом, растерянный.
Он сознавал правоту жены, но не мог открыто выступить против матери. Его нерешительность и постоянное желание угодить обеим сторонам делали его соучастником этого скандала, который вновь обострялся. Комната словно сжималась, воздух становился густым и тяжёлым, пропитанным взаимными упрёками и старыми обидами, которые наконец-то прорвались наружу.
— Что ты вообще понимаешь в семейной жизни, как надо хранить очаг! — Нина Петровна, загнанная в угол меткими упрёками невестки, попыталась вернуть инициативу; голос её дрогнул, в нём не было прежней уверенности, лишь отчаяние и злость.
Обвела гостиную потухшим взглядом, словно ища поддержки у мебели, но та оставалась глухо молчать. — Ты — разрушительница! Пришла в уже устроенную жизнь и ещё учишь меня, мать, как жить! Если бы не я, Игорёк…
Оля перебила её, голос оставаясь спокойно холодным, но каждое слово звучало как сталь: — Что значит «Игорёк», Нина Петровна? Спасибо, что вырастили сына. Но он уже взрослый. Его жизнь — его собственная. И моя тоже. Наша общая. И в ней нет места вашим постоянным придиркам и попыткам всё переделать по-своему. За эту неделю, похоже, вы так и не смогли это понять.
Нина Петровна осознала поражение в словесной дуэли. Невестка оказалась крепким орешком, не покорённым её нравоучениями и авторитетом. Оставалось последнее, по её мнению, сильнейшее оружие — ультиматум. Она выпрямилась, насколько могла, и, смерив невестку пронзительным взглядом, повернулась к сыну, который всё это время стоял у стены, словно наказанный школьник.,— Игорь! — голос её прозвучал внезапно жёстко, в нём сквозила последняя, безнадёжная решимость. — Ты всё это слышал! Ты замечаешь, как она со мной обращается! Я больше не в состоянии это терпеть! Либо сейчас же ты заставишь свою жену осознать своё поведение, добиться её извинений передо мной и получить обещание, что она будет вести себя достойно приличной невестки, либо… тогда мои ноги больше не появятся в этом доме! И ты для меня перестанешь быть сыном! Выбирай!
Воцарилась короткая, напряжённая пауза. Игорь метался взглядом между матерью и женой, его лицо побледнело, на лбу проступил холодный пот. Он раскрыл рот — хотел произнести что-то, но не сумел издать ни звука. Этот выбор казался ему ужасным, невыполнимым.
Услышав ультиматум, Оля слабо, но холодно усмехнулась. Эта улыбка была суровее любого плача.
— Что ж, Нина Петровна, — произнесла она без волнения, даже с некой усталой деловитостью, — вынуждена признать, что второй вариант из предложенных мной мне подходит куда больше. Игорь, дорогой, — она обратилась к мужу взглядом полным уверенности, — похоже, мама уже сделала свой выбор. И я поддерживаю его целиком.
Она приблизилась к свекрови.
— Ваши вещи, Нина Петровна, полагаю, ещё не разобраны окончательно? Неделя — совсем небольшой срок. Тогда можете приступать к сбору. Такси я вызову сама. Или, может быть, Игорь отвезёт вас?
Нина Петровна застывала, лицо искажалось злостью и унижением. Она ожидала чего угодно: слёз, жалоб, вмешательства сына, но не такого хладнокровного и расчётливого отпора.
— Ты… ты выгоняешь меня?! Из дома моего сына?! — с трудом выдохнула она.
— Из своего дома, Нина Петровна, — ровным, твёрдым тоном ответила Оля. — Из дома, где вы были всего лишь гостем. И, похоже, злоупотребляли гостеприимством. Игорь? — вопросительно посмотрела она на мужа.
Игорь что-то бормотал невнятно, пытаясь что-то возразить, но Оля одним взглядом заставила его замолчать.
— Не стоит, Игорь. Всё уже прозвучало. Решение Нины Петровны принято. — Снова повернулась к свекрови. — Пусть уйдёт из моего дома. И чтоб дух её здесь больше не появлялся. Надеюсь, в этот раз вы меня поняли окончательно.
Эти слова прозвучали без крика и видимой эмоциональности, но с такой непреклонной твёрдостью, что Нина Петровна осознала — это финал. Она бросила на сына взгляд, полный упрёка и горечи, но Игорь отвернулся, не в силах выдержать его. Поняв, что поддержки от него ждать не стоит, свекровь, побагровев от злости, развернулась и почти побежала в комнату, отведённую ей на время «гостевания».
Скоро из-за двери послышались звуки суетливых сборов — стук выдвигаемых ящиков, шелест одежды. Периодически раздавались приглушённые крики, наполненные проклятиями «змее-невестке» и обвинениями «слабовольному сыну-подкаблучнику».
Оля молча подошла к телефону и вызвала такси. Игорь остался неподвижен посреди гостиной, словно вкопанный, с потерянным взглядом, устремлённым в одну точку. Он ощущал, как рушится его привычный мир, как разрушаются те связи, казавшиеся непреложными.
Через четверть часа Нина Петровна появилась в прихожей с сумкой в руках. Её лицо было исказлено гневом, глаза искрились ненавистью. Она не произнесла ни слова ни в адрес Оли, ни в адрес Игоря. Просто подошла к двери, резко распахнула её и вышла, так сильно захлопнув дверь, что в серванте тихо зазвенела посуда.
Оля проводила её взглядом, затем спокойно заперла дверь на замок. Повернулась к Игорю. Он всё так же стоял на том же месте. Она взглянула на него долгим, тяжёлым взглядом, в котором не было ни жалости, ни злорадства — лишь холодное констатирование факта.
После этого, не произнеся ни слова, развернулась и направилась на кухню допить остывший кофе. Игорь остался один посреди гостиной, в оглушающей пустоте, оставленной уходящей матерью и отдалившейся женой. Конфликт достиг своей кульминации, и мосты были окончательно сожжены…