Маричка Ткаченко кивнула, с трудом веря, что всё это происходит на самом деле.
Так началась их совместная жизнь.
Иногда Зоряна Левченко устраивалась в кресле и делилась воспоминаниями о сцене, гастролях, о том, как они исполняли «Пелагею Петренко» перед залом, полным до отказа. Порой она читала сказки вслух. Сначала Маричка слушала затаив дыхание, потом начала повторять слова за ней, складывая буквы в слоги. Её особенно завораживало новое слово – «па-де-де». Она шептала его на бегу, прижимая к себе Полину Полищук.
Когда Зоряна Левченко чувствовала себя немного лучше, она включала музыку. На старом проигрывателе звучали пластинки с произведениями Чайковского, Глинки и Шопена.
– Прислушайся, – говорила она. – Музыка — как воздух: на нём мы поднимаемся ввысь. Не торопись. Позволь ей нести тебя.
Сначала Маричка путалась в движениях, наступала себе на ноги и смущённо краснела. Но постепенно… Её тело начинало улавливать ритм раньше разума. Руки сами выводили линии в воздухе, а ноги легко скользили по полу — словно капли дождя по крыше. Под звуки Шопена у неё каждый раз по коже пробегали мурашки.
– У неё абсолютный слух… – шептала вечером Зоряна Левченко садовнику. – И стопа прекрасная, и гибкость! И всё это — от кошки да из телевизора… Нельзя упустить такой дар — это было бы преступлением.
Но однажды Маричка не пришла.
Ни на следующий день, ни через день — её не было и на третий день подряд. Полина Полищук появлялась у крыльца: тревожно мяукала, тёрлась о дверь и снова исчезала. Зоряна Левченко ходила по дому с тростью взад-вперёд — словно зверь в клетке.
– Что-то произошло… – повторяла она снова и снова. – Я чувствую это всем нутром.
На четвёртый день терпение её лопнуло: она отправила садовника выяснить ситуацию.
Когда тот вернулся, стоял в дверях бледный как полотно.
– Зоряна Левченко… – мял он кепку в руках. – Там беда случилась… Родители её… перепились сильно. Говорят, какую-то палёнку взяли… Утром соседка нашла их мёртвыми… А девочка с кошкой под кроватью прятались — боялись даже пикнуть… Кошку вроде бы выбросили во двор… А саму девочку увезли в приют — мол, родных больше нет…
Зоряна Левченко не проронила ни слезинки. Она лишь выпрямилась ещё твёрже и крепче оперлась на трость.
– Слушай внимательно… – произнесла она решительно. – Сейчас принесёшь мне блокнот. Потом позвонишь по этому номеру… А затем отвезёшь меня в город.
– Но вы же едва передвигаетесь…
– Я через такое проходила на сцене — да ещё и на пуантах! Поехали!
Детский дом встретил её запахом варёной каши вперемешку с хлоркой. В коридоре с облупленными стенами несколько девочек без интереса листали журналы.
Хрупкая женщина в синем платье прошла мимо них уверенно: держа спину прямо и высоко подняв голову — так же гордо когда-то выходила она под свет рампы сцены.
Беседа с директором затянулась надолго. Зоряна Левченко вспомнила все свои старые связи: театрального врача на пенсии, бывшую контролёршу из районо и племянника-юриста из Киева. Говорила она негромко — но так убедительно, что возразить было почти невозможно…