– Дарына, открой, я знаю, ты дома, – голос Оксанки дрожал по ту сторону тяжелой двери.
Я стояла в прихожей, прижавшись к стене спиной, и молчала. Сердце стучало так сильно, будто собиралось вырваться наружу. Прошло три дня. Три дня с тех пор, как правда всплыла наружу — и за это время всё вокруг перевернулось.
– Дарына, прошу тебя… Мне нужно всё объяснить.
Объяснить? Как можно подобрать слова к тому, что я увидела собственными глазами? Как оправдать то, чего не должно было быть вовсе?
Я все же распахнула дверь. На пороге стояла Оксанка — глаза опухшие от слёз, на ней то самое серое пальто с рынка в Ивано-Франковске — мы выбирали его вместе два года назад. От этого воспоминания меня передёрнуло.
– Заходи, – произнесла я негромко и отошла в сторону.
Она вошла внутрь, сняла обувь. Я вдруг поймала себя на мысли: даже сейчас она ведёт себя так же спокойно и привычно — словно ничего не произошло. Будто она всё ещё моя близкая подруга, заглянувшая после работы на чашку чая.
Мы устроились на кухне. Я включила чайник и достала две кружки. Руки двигались сами по себе — механически; голова была пуста… Нет — не пуста: в ней крутилась одна-единственная сцена снова и снова — как заевшая пластинка в старом проигрывателе.
Я вернулась домой раньше обычного: совещание отменили неожиданно. Захотелось сделать сюрприз Александру — купила его любимую колбасу и свежий хлебушек. Поднималась по лестнице с мыслями о том, как красиво накрою стол к ужину… Может даже свечи поставлю — пусть нам уже пятьдесят восемь лет, но разве это повод забыть о романтике?
Ключ повернулся в замке почти беззвучно. Я вошла… И сразу ощутила: что-то не так. В квартире витал чужой аромат духов… Тот самый запах Оксанкиных духов – я знала его до последней ноты: ведь мы дружили тридцать лет.
Из спальни доносились приглушённые голоса. Я шла по коридору медленно; ноги наливались свинцом с каждым шагом. Дверь была приоткрыта… То, что я увидела сквозь щель – уничтожило меня мгновенно.
Наша постель… Та самая кровать с Александром, где мы делили ночи двадцать шесть лет подряд… На покрывале с голубыми цветочками из «Ашана», которое я сама выбирала… И на этом покрывале – мой муж… И моя подруга…
– Пей чай, – сказала я Оксанке и поставила перед ней чашку.
– Дарына… я…
– Пей! – повторила я уже жёстче.
Она обхватила кружку обеими руками – будто согревалась ею; хотя на кухне было тепло. Я смотрела на её пальцы: пухлые руки с коротко остриженными ногтями… На безымянном пальце старое кольцо с бирюзой… Сколько раз эти руки помогали мне? Когда родилась моя дочка – Оксанка первой примчалась в роддом; когда умерла мама – она сидела рядом всю ночь молча и держала меня за руку…
– Сколько это длится? – спросила я холодным голосом; он прозвучал чужим даже для меня самой.
– Четыре месяца… может быть пять… Я сама не понимаю как так получилось… Дарынка…
Дарынка… Она всегда называла меня так ласково — с той самой очереди за путёвками в санаторий нам было по двадцать восемь тогда; жизнь казалась простой и понятной… Мы болтали без умолку, смеялись над пустяками… Потом стали ходить друг к другу в гости; вместе отмечали праздники; растили детей бок о бок… Переживали развод Оксанки…
Развод той самой Оксанки десять лет назад: её муж ушёл к молодой женщине — как водится бывает часто… Тогда она рыдала у меня на кухне ночами напролёт… А я обещала ей: «Мы с Александром всегда рядом будем! Ты не одна! Никогда одна не останешься!»
– Как это произошло? – повторила её же слова я ледяным тоном. – Ты хочешь сказать мне сейчас всерьёз: ты сама не понимаешь как оказалась у меня в спальне? В моей постели?
– Я не ищу оправданий… – прошептала она едва слышно. – Просто мне было страшно одиноко… Десять лет одна… Ложусь каждый вечер в пустую кровать и просыпаюсь утром в тишине…