Тамара стояла у подъезда, не зная, куда направиться.
Вернуться домой?
Но там был Алексей, который теперь казался ей чужим человеком.
Или пойти к подруге?
Но что она скажет?
Что муж ушёл, а дети в его стане?
Она достала телефон и набрала справочную службу. — Подскажите, где можно снять комнату?
Недорогую?
Комната оказалась в старой коммуналке в Тальном.
Двенадцать квадратных метров, общая кухня, соседи-студенты.
В пятьдесят восемь лет Тамара вновь ощутила жизнь, словно в молодости. — Мам, ты с ума сошла! — ворвалась к ней через неделю Ирина. — Что это за берлога? — Моя берлога, — Тамара сидела на единственном стуле и чистила картошку. — На мои деньги. — Папа не находит себе места! — Пусть ищет у своего солнышка. — Он говорит, что любит тебя!
Что готов всё изменить! — Поздно, доченька.
На следующий день Алексей приехал сам.
Постаревший, осунувшийся, в глазах мелькало нечто, похожее на отчаяние. — Там, ну что ты творишь? — он оглядел убогую комнатушку. — Возвращайся домой. — Домой?
А где мой дом? — она не отрывалась от шитья. — Половина квартиры теперь не моя. — Катюша от своих прав отказывается!
Я ей уже сказал! — Как благородно. — Тамара подняла глаза. — А деньги вернёт? — Какие деньги? — Полтора миллиона гривен за мою долю.
Алексей помолчал. — Их уже нет.
Потрачены. — На что? — На жизнь.
Ну, Карпаты, подарки, поездки… — Понятно. — Она снова взялась за шитье. — Тогда и говорить не о чем. — Там, мне пятьдесят девять лет!
Я не справляюсь один! — А я могу, оказывается. — Дети тебя не простят.
Ирочка плачет, Сергей злится. — Они меня уже не простили.
За то, что я не вынесла твоего предательства.
Алексей встал, прошёлся по комнате. — Что мне делать? — Живи с солнышком.
Раз так хотел. — Она меня бросила!
Когда узнала, что квартиру продать не удаётся! — Какая неожиданность. — Там, я же дураком оказался!
Признаю! — Поздно, Алексей. — Она отложила шитьё. — Тридцать два года — большой срок.
Но всему приходит конец. — И что теперь? — А теперь ты идёшь к детям.
Рассказываешь, какая я плохая.
А я остаюсь здесь. — В этой дыре? — В этой дыре. — Тамара встала у окна. — Знаешь, что самое обидное?
Не то, что ты изменил.
Не то, что ограбил.
А то, что дети меня не поддержали. — Они просто хотели сохранить семью… — Какую семью? — она повернулась к нему. — Ту, где мать лишена достоинства?
Где можно обманывать, грабить, изменять, и все скажут: «Стерпи, перетерпи, он же мужчина»? — Там… — Уходи, Алексей.
Живи, как хочешь.
Я всю жизнь честно трудилась — и теперь тоже буду.
А вы… — она махнула рукой, — живите, как привыкли.
После его ухода Тамара села у окна и долго смотрела на чужой двор, где чужие дети играли в песочнице.
В кармане лежал телефон, который молчал уже третий день.
Ни дети, ни внуки не звонили. — Что стало с людьми? — прошептала она и расплакалась.
Впервые за все эти дни слёзы не лились от обиды, а от полного, безнадёжного одиночества.
За стеной студенты слушали музыку и смеялись.
Им было по двадцать, и вся жизнь впереди.
А у неё позади тридцать два года, которые оказались пустыми.
Она вытерла слёзы и снова взялась за шитьё.
Жить нужно было дальше.
Одной.