С шумом отодвинулась дверь, и я переступила порог своей городской квартиры. После тишины дачи городские звуки накатывали волной – где-то гудела вытяжка, у соседей сверху что-то глухо стучало.
Старенькая сумка оттягивала плечо, а в руках я бережно держала корзинку с огурцами и пучками мяты.
– Мама! Наконец-то! – Лена выпорхнула из кухни, вытирая руки кухонным полотенцем. – А мы тебя заждались.
За ней показался Виктор, её муж. Улыбнулся, кивнул, но глаза холодные, оценивающие. Странно, раньше я этого не замечала.
– Устала, дочка. Три дня полола, поливала, с соседкой Зиной крыжовник собирали, – я поставила корзинку на тумбочку и потянулась размять спину. – Зато воздух там… Не надышишься.
В комнате стоял запах свежесваренного кофе. Слишком крепкого, не по-моему. Виктор любит такой – почти горький. Я заметила на журнальном столике какие-то бумаги. Лена быстро сложила их, убрала в папку.
– Мам, иди умойся, а я чай поставлю. С дороги-то хорошо чайку попить.
Я кивнула, разбирая сумку. Достала пакетик со смородиновыми листьями – для чая особенного, дачного. Лена взяла корзинку, понесла на кухню. Там они с Виктором о чём-то зашептались.
Глянула на себя в зеркало – загорелая, волосы выгорели на солнце, а в глазах покой, тот самый, который только на даче и появляется. Там душа отдыхает. Там я себя чувствую по-настоящему счастливой.
Умывшись, я вернулась в комнату и заметила, как переглянулись дочка с зятем. Что-то неуловимое мелькнуло между ними, будто тайное соглашение.
И тут внутри у меня впервые шевельнулось странное беспокойство, словно тень пробежала по солнечному дню.
За вечернем чаем
– Мам, попробуй черничный пирог. Я у Инны из третьего подъезда рецепт взяла.
Лена поставила передо мной тарелку с пирогом, села напротив. Виктор устроился рядом, постукивая пальцами по столу. Чай ароматно дымился в чашках.
– Хороший у тебя урожай в этом году, Валентина Михайловна, – зять подался вперёд. – Дача-то у вас золотая.
Я улыбнулась. Сорок лет назад мы с мужем эту дачу строили. Потом сами расширяли, когда Леночка родилась. Сколько сил, сколько воспоминаний…
– Мама, мы тут с Витей говорили… – Лена положила руку мне на запястье, голос стал мягким, почти вкрадчивым. – У тебя всё равно сил на дачу мало остаётся. Мы подумали, может, есть смысл её на нас переоформить?
Чай обжёг горло. Я замерла с чашкой в руке.
– Зачем? – только и смогла выдавить.
– Чтобы тебе не беспокоиться, – подхватил Виктор. – Вопросы с налогами, обслуживанием – всё на нас. А ты просто отдыхай там, когда захочешь.
– Мы тут решили… – Лена говорила так, будто мы обсуждали это раньше и почти договорились. – Просто формальность, для упрощения.
«Мы тут решили». Эти слова ударили под дых. Когда это «они» стали решать за меня? Я поставила чашку, заметив, как дрожат пальцы. Что-то горькое поднялось внутри.
– А со мной посоветоваться не хотели? – спросила тихо.
– Мам, ну что тут советоваться? – Лена пожала плечами. – Всё равно потом наследство, только лишняя морока. Зачем ждать… этого?
Смерти моей, значит, ждать не хотят. Торопят. Я смотрела на дочь и не узнавала. Когда она стала такой? И что в глазах у Виктора – нетерпение?
– Подумайте об этом, Валентина Михайловна, – улыбнулся зять. – Это разумно.
Я промолчала. Горло сдавило. Мою дачу – просто так отдать. Как будто часть жизни отрезать и выбросить.
Случайное открытие
Неделя прошла, а разговор о даче не выходил из головы. Я всё больше замечала, как Лена обсуждает что-то с Виктором вполголоса, обрывая разговор, когда я появляюсь. Будто сговор какой-то. Обидно, до слёз.
Утром решила забрать из шкафа вязание — давно чехол на подушку начинала. Открыла дверцу, а там папка с документами Виктора завалилась. Неудобно как — чужие вещи трогать, но надо же положить на место.
Нагнулась, подняла. И замерла. Из папки выглядывал листок с угловым штампом «Территория Недвижимости». Наверное, не стоило читать… А рука сама потянулась. Развернула — и кровь к лицу бросилась.
«Касательно переоформления дачного участка… По Вашему запросу сообщаем…». А ниже ручкой Виктора приписка: «Позвонить насчёт бумаг из архива техинвентаризации для В.М.». Для меня, значит. Только меня не спросили.
Я опустилась на стул. Руки задрожали сильнее обычного. Они уже всё решили, без меня! Документы собирают, в агентство звонят. Так вот о чём шептались…
Вспомнила, как вчера Лена спрашивала, не знаю ли я, где папка с документами на дачу. А я-то, дурёха, ещё обрадовалась — думала, забор новый поставить хотят, как обещали.
Там ведь вся моя жизнь. Яблони, которые с Колей сажали. Скамейка, где летними вечерами книжки читала. Грядки, на которых пальцы в кровь разбивала, но чтоб свой урожай был. Как это — взять и отнять?
Услышала, как ключ в замке повернулся — Лена с работы вернулась. Быстро вернула бумаги в папку, задвинула обратно в шкаф.
А сама к окну отошла, будто цветы рассматриваю. В глазах слёзы, а в душе — смесь страха с таким гневом, какого за всю жизнь не испытывала.
Дочь зашла, улыбается. А я смотрю на неё и не узнаю. Неужели это моя девочка так со мной поступает?
Разговор по душам
– Нюр, представляешь… – голос у меня дрогнул. – Дочь с зятем дачу мою хотят забрать.
Мы сидели с Ниной Сергеевной на лавочке у подъезда. Тридцать лет дружим, с тех пор как в этот дом въехали. Столько всего пережили вместе — и мужей схоронили, и детей вырастили.
– Как это — забрать? – Нина перестала перебирать спицами. – Силой, что ли?
– Да нет… – я рассказала про разговор, про найденные бумаги. – Говорят, что для моего же блага. Мол, наследство потом и так им достанется, а сейчас хлопот с дачей меньше будет…
Нина отложила вязание. Глаза у неё сузились, как у кошки.
– Погоди, Валь. Это что же получается? Пока ты жива, они уже на твоё добро зубы точат? И ты это терпишь?
Я пожала плечами, комкая в руках платок.
– Как не терпеть-то? Дочь всё-таки…
– Дочь! – Нина всплеснула руками. – Дочь должна о матери заботиться, а не имущество отбирать! Тебя за человека не считают, понимаешь? Ты для них — помеха.
– Нюш, ну зачем ты так…
– Затем, что правду говорю! – отрезала подруга. – Они тобой пользуются, Валя. Привыкли, что ты всегда уступаешь. А у тебя есть право сказать «нет». Слышишь? Право!
Я смотрела на голубей, клюющих хлебные крошки у скамейки. Внутри всё дрожало от её слов.
– А дочь обидится…
– И пусть! – Нина придвинулась ближе. – Вот скажи, часто она к тебе на дачу ездит помогать? Грядки полоть или малину собирать?
– Нет, говорит — некогда…
– Зато отобрать время нашлось! – Нина взяла меня за руку. – Валя, милая, если сейчас спустишь, потом вообще ничего своего не останется. Не для того мы жизнь прожили, чтобы теперь в угол забиться.
Я вздохнула. По щеке скатилась слеза. А ведь права Нина, права…
В кабинете юриста
Табличка на двери гласила: «Балашова Е.П. Юридические консультации». Я помялась на пороге, потом всё же толкнула дверь. Внутри пахло кофе и бумагами.
– Проходите, присаживайтесь, – женщина средних лет указала на стул напротив стола. – Чем могу помочь?
Я села, одёргивая юбку. Стыдно почему-то, словно не о своём пришла говорить.
– Понимаете… – начала я, а голос предательски дрожит. – У меня дача есть… И дочь с зятем хотят, чтобы я им её переписала.
– А вы этого не хотите? – спросила юрист, внимательно глядя поверх очков.
– Нет, – сказала я и удивилась, как твёрдо прозвучало это короткое слово. – Не хочу.
– Тогда никто не может вас заставить, – просто ответила Балашова. – Недвижимость — это ваша собственность. Вы вправе ею распоряжаться по своему усмотрению.
– Но они уже к риелтору обращались… Бумаги какие-то собирают…
– Без вашей подписи, без вашего личного присутствия у нотариуса никакие сделки невозможны, – Елена Павловна раскрыла кодекс, показала мне какую-то статью. – Даже если они соберут все документы мира, без вашего согласия ничего не сделают.
– Правда? – внутри поднималось что-то тёплое, похожее на надежду.
– Абсолютная, – кивнула юрист. – Если давят, угрожают или манипулируют, это уже противоправные действия.
Я слушала её спокойный, уверенный голос, и внутри словно стержень выпрямлялся. Выходит, закон на моей стороне. Выходит, я не бессильная старуха, а человек со своими правами.
– А они говорят: «Всё равно потом наследство, только хлопоты лишние…»
– Это ваша жизнь, и только вы решаете, как ею распорядиться, – Елена Павловна улыбнулась. – И знаете, что я вам как юрист скажу? Для пожилого человека важно сохранять финансовую независимость и контроль над имуществом. Это ваша защита и свобода.
Когда я вышла из кабинета, то шла по улице с прямой спиной. Впервые за долгое время.
Семейный ужин
– Смотрите, мы думаем вот здесь веранду расширить, – Виктор раскладывал на столе какие-то чертежи. – А тут можно летнюю кухню пристроить…
Лена расставляла тарелки, а я молча разливала борщ. Три дня прошло после визита к юристу, а внутри всё кипело, словно вулкан перед извержением.
– Мама, тебе нравится? – дочь улыбалась, придвигая чертежи. – Витя уже мастера нашёл для работ.
Я смотрела на них — таких уверенных, что всё пойдёт по их плану. Руки мои чуть дрожали, но не от старости. От решимости.
– С чего вы взяли, что можете планировать переделку моей дачи? – спросила тихо, но твёрдо.
Лена замерла с половником в руке. Виктор поднял голову от чертежей.
– Но мы же говорили… – начала дочь.
– Нет, – я покачала головой. – Вы говорили. А я не соглашалась.
– Валентина Михайловна, – вмешался зять, – мы же для общего блага…
– Дача остаётся за мной, – я оперлась руками о стол и медленно поднялась. Удивительно, но голос не дрогнул ни разу. – Вы меня не спрашивали, когда в агентство звонили. Когда документы собирали. Решили за моей спиной.
– Откуда ты… – Лена побледнела, – Мама, ты не понимаешь…
– Нет, это вы не понимаете, – внутри что-то оборвалось, как будто последняя нить страха. – Больше не смейте. Это моя собственность, моё решение. Я ещё жива, между прочим, и в своём уме.
– Мы просто хотели как лучше… – Виктор попытался взять ситуацию в свои руки.
– Для кого лучше? – я посмотрела ему прямо в глаза. – Для себя решали, не для меня.
– Мам, ну зачем ты так… – в глазах Лены стояли слёзы. Настоящие или притворные – уже всё равно.
– Чтобы вы поняли раз и навсегда, – я выпрямила спину. – Я не та, с кем можно так решать. Никогда больше.
Тишина за столом стояла оглушительная.
Тишина после грозы
После того вечера в квартире стояла звенящая тишина. Виктор больше не заходил — «дела на работе». Лена возвращалась поздно, тихо проскальзывала в свою комнату. Не смотрела в глаза.
А я сидела у окна, смотрела на вечерний двор и перебирала в памяти годы. Вспоминала, как Леночка маленькой каталась на трёхколёсном велосипеде по дачным дорожкам. Как плакала, когда укололась о шиповник. Как муж мой, Николай, строил для неё домик на дереве…
Внутри была пустота. Не злость, не торжество — просто огромная усталость и тихая печаль. Будто река вышла из берегов, затопила всё вокруг, а теперь медленно возвращалась в русло, оставляя после себя обнажённое дно.
Вечером раздался звонок в дверь. На пороге стояла Лена, прижимая к груди коробку с тортом.
– Можно? – спросила тихо, непривычно робко.
Я молча отступила, пропуская её в прихожую. Она прошла на кухню, стала доставать чашки, заваривать чай. Знакомые с детства движения.
Мы сидели на кухне, пили чай. Между нами висело столько несказанного, что, казалось, воздух загустел.
– Прости, – наконец произнесла Лена, не поднимая глаз. – Я не должна была…
– Я тебя люблю, – перебила я. – Всегда любила и буду любить. Но это не значит, что позволю собой распоряжаться.
Лена кивнула, на щеках заиграли желваки. Кажется, она впервые увидела во мне не просто мать, а человека. С чувствами, правами, достоинством.
– Ты изменилась, – сказала она почти шёпотом.
– Нет, – я покачала головой. – Я перестала меняться ради чужого удобства.
Мы допили чай в молчании. Что-то сломалось между нами, но, может, так и нужно. Иногда нужно разрушить старое, чтобы построить что-то настоящее.
Моя дача, моя жизнь
Солнце пригревало по-летнему щедро. Я сидела на веранде с чашкой чая, наблюдая, как Семён Петрович, мой новый помощник по саду, подвязывает малину. Нина раскладывала на столе пасьянс и что-то рассказывала о внуках.
– Ты не представляешь, что мой Мишка учудил! Притащил домой ежа…
А я улыбалась, думая о том, как всё переменилось за эти месяцы. С Семёном Петровичем познакомилась в автобусе, разговорились. Оказался вдовцом, бывшим агрономом. Теперь приезжает раз в неделю, помогает с тяжёлой работой. Я его пирогами угощаю, а он мне про растения рассказывает. Хороший человек, надёжный.
– Валя, ты меня слушаешь? – Нина прервала свой рассказ.
– Прости, задумалась, – я разлила чай по чашкам. – Знаешь, иногда до сих пор не верится.
– Что ты своего добилась? – усмехнулась подруга. – А я всегда знала, что в тебе стержень есть.
За забором мелькнула знакомая фигура. Лена, одна, без Виктора. В руках – пакет с продуктами. С того памятного разговора прошло больше трёх месяцев. Отношения медленно налаживались, хотя прежними уже не будут никогда.
Дочь зашла во двор, неуверенно улыбнулась.
– Привет, мам. Привет, Нина Сергеевна.
– Проходи, – я подвинулась, освобождая место на скамейке. – Чай будешь?
На столе лежала газета с обведённым объявлением. Лена скользнула по нему взглядом.
– Всё-таки решилась на забор новый?
– Да, Семён Петрович поможет поставить, – кивнула я.
В глазах дочери промелькнуло что-то похожее на уважение. А может, и на удивление. Позже пойдём с ней яблоки собирать – урожай в этом году отменный.
Я смотрела на свой сад, на милые сердцу грядки, на старую яблоню и думала: «Это моя дача. Моя жизнь. Мои правила». И от этой мысли на душе становилось тепло и спокойно.