Каждое лето, возвращаясь от бабушки, бывшей преподавательницы украинского языка, которая на пенсии жила в селе в доме своей матери, Люба привозила с собой не только загар и царапины от деревенских приключений, но и целый арсенал выразительных словечек. Проведя три месяца на каникулах в полном раздолье — как любил выражаться отец, — она впитывала деревенскую речь так же жадно, как солнце и свободу.
Эти слова были сочные, меткие и живые. Не те скучные обороты, что звучали в школе или среди городских знакомых. Язык, который Люба увозила с собой из села, будто отражал её бурный нрав — отказаться от него она не могла и не желала.
Из-за своей речи она не раз оказывалась под угрозой исключения из школы. Маме грозили органами опеки и детским приютом. Но со временем педагоги смирились: кто станет выгонять ученицу, стабильно приносящую золото с олимпиад по украинскому языку?
Постепенно Люба научилась говорить культурно. Но стоило ей вспылить — наружу вырывались те самые слова: боевые заклинания её детства, когда она отбивалась палкой от сельских мальчишек с разбитыми коленками под зелёнкой.
Дмитрий всё это знал. Он принимал её такой и старался не заострять внимание. Но сегодня нервы его сдали. Осторожно подняв кружку с расплывшимся кофейным пятном на столе, он вдруг сорвался:
— Зае…ла! — выкрикнул он из глубины души и метнул кружку об пол. Та жалобно звякнула и рассыпалась фарфоровыми осколками.
Ни Люба, ни Дмитрий больше не произнесли ни слова. Он молча ушёл в спальню, переоделся в вчерашнюю рубашку и галстук — тот самый нелепый к ней — и отправился на работу. Вернулся поздно вечером навеселе. Есть отказался — сразу лёг спать.
Утром проснулся уткнувшись носом в ложбинку между плечом и шеей Любы; вдохнул её запах с наслаждением, а рукой обнял за талию и машинально сжал грудь.
Она сонно проворчала что-то нечленораздельное, пихнула его локтем: «Щекотно», — пробормотала сквозь сон и снова задремала.
Дмитрий открыл глаза, сел на кровати и уставился на свою руку — ту самую руку, что только что держала мягкую грудь Любы.
— Слабак… — прошептал он себе под нос сквозь зубы, натягивая носки.
Он вышел на кухню, заглянул в холодильник. Там было пусто. Со злостью хлопнул дверцей ни за что ни про что и ушёл голодный на работу.
Весь день надеялся: вот-вот позвонит Люба — как всегда ближе к обеду спросит: «Как ты? Когда будешь?» Но звонка так и не последовало.
Так шло до четверга. В тот день домой он уже не вернулся — остался ночевать у матери. И после этого Люба тоже больше не звонила ему…