— Ирина Полищук, что ты опять натворила? — голос Максима Иваненко звучал зло и сдержанно. Он стоял, опершись о дверной косяк кухни, скрестив руки на груди, и с упрёком смотрел на жену. — Я же тебя нормально просил: сделай обычные котлеты. А это что такое?
Ирина вздрогнула и обернулась от плиты. На сковороде аппетитно шкворчали румяные, пышные котлеты из индейки, наполняя кухню ароматом чеснока и свежего укропа. Рядом в кастрюле тихо булькало картофельное пюре.
— Максим, что не так? — растерянно спросила она, переводя взгляд с мужа на его мать, Ларису Лысенко, сидевшую за столом с непроницаемым выражением лица, словно судья. — Это же твои любимые, с укропом.
— Любимые? — усмехнулся Максим и покачал головой. — Ирина, мои любимые котлеты — сочные, жирные, из свинины с говядиной, как мама делает. А не вот это твое диетическое недоразумение. Я не кролик, чтобы травой питаться.
Лариса, до этого молчавшая, тяжело вздохнула и отложила журнал. Её холодный, придирчивый взгляд скользнул по невестке.
— Я же тебе сто раз свой рецепт давала. Всё просто: берёшь хороший кусок свиной шеи, граммов семьсот, и полкило говядины. Луковицы побольше — не жалей. И обязательно булочку, размоченную в молоке. А ты всё по-своему. Индейка… Ну что это за мясо для мужчины? Сухое, безвкусное.
— Но, Лариса Лысенко, врач же советовал Максиму… — начала Ирина, но её перебили.
— Ой, да эти врачи! — отмахнулась свекровь. — Ещё и не то насоветуют. Мой сын — здоровый, сильный мужчина, ему энергия нужна, а не твои птичьи котлетки. Он работает, семью содержит, а ты его голодом моришь.
Ирина почувствовала знакомый горький ком в горле. Этот разговор повторялся снова и снова. Любая её попытка проявить заботу или сделать что-то по-своему натыкалась на стену критики и унижения.
Она работала медсестрой в детской поликлинике — тяжёлая, изматывающая работа, но её старания будто оставались незамеченными. Всё внимание всегда доставалось Максиму — дальнобойщику, мужчине, «кормильцу».
— Мама права, — подхватил Максим, подходя к столу и заглядывая в кастрюлю. — Пюре хоть не на воде сделала? А то тебя знаю…
— На молоке с маслом, как ты любишь, — тихо ответила Ирина, чувствуя, как угасает последнее желание спорить.
— Ну хоть за это спасибо. Ладно, подавай свои шедевры, есть хочется, — буркнул он и демонстративно отодвинул тарелку.
Весь вечер прошёл под вздохи Ларисы Лысенко и колкие замечания Максима: котлеты оказались «пресными», пюре — «жидковатым», а салат из свежих овощей назвали «едой для коровы». Ирина молчала, избегая их взглядов.
Она чувствовала себя виноватой школьницей без домашнего задания. Где-то внутри всё сжималось от боли и обиды. Она любила Максима… когда-то. Когда он был тем самым весёлым парнем из школы — с цветами и записками в тетрадке. Но годы и влияние его матери превратили его в её копию: вечно недовольного, самоуверенного критика.
Через неделю у Ларисы должен был быть юбилей — шестьдесят лет. Подготовка шла полным ходом: решили отмечать на даче, погода стояла тёплая, солнечная. Пригласили родных и друзей. Ирина, как всегда, взяла всё на себя: составляла меню, закупала продукты, мариновала мясо, пекла свой фирменный медовик — единственный десерт, который иногда хвалила свекровь.
В день праздника она крутилась с самого утра: накрывала столы, украшала двор цветами, нарезала салаты. Максим поехал за тортом и двоюродным братом Данилом. Лариса, как именинница, занималась собой — причёска, макияж и неизменные «ценные советы» каждые полчаса.
К обеду гости начали съезжаться: двор наполнился смехом, разговорами, тостами. Все хвалили праздник и атмосферу.
Уставшая, но довольная результатом, Ирина наконец присела на скамейку в стороне. Её взгляд невольно скользнул к мужу: среди родни он смеялся, шутил — и в тот миг казался тем самым Максимом из юности.
— А где же наша хозяйка? — раздался звонкий голос Валерии Зинченко, сестры Ларисы. — Ирина! Иди к нам! Что ты там прячешься?