Перед глазами возник образ Ольги — той самой тихой, вежливой девочки, которая вдруг заговорила твёрдо и даже немного дерзко. — Это всё её рук дело… — прошептала Тамара, прикусывая губу. — Эта змейка отравила его.
Настроила.
Раньше Алексей никогда бы не позволил себе такого!
Никогда!
Он всегда был нежным сыном… Слова внутри жгли, словно яд, подпитывая её обиду.
Виновата Ольга — и ничего больше.
Чужая.
Она вмешалась и забрала сына.
Тамара схватила телефон. — Сейчас же позвоню ему.
Скажу, чтобы открыл глаза.
Чтобы понял, кто на самом деле рядом с ним… — но палец застыл над кнопкой вызова.
Внезапно перед глазами отчётливо возникло его лицо: холодное, отстранённое. «Просто оставь нас в покое».
И она осознала — не услышит.
Не в этот момент.
Телефон спокойно опустился на стол.
И тогда гнев повернулся внутрь. — Дура! — вырвалось у неё вслух. — Зачем ты туда полезла?
Кому твоя помощь нужна?
Сидела бы дома, пила чай.
Нет, ведь тебе же нужно всех спасать!
Вечно ты со своим «добром»!
Сама напросилась!
Она подошла к раковине, включила холодную воду и умылась.
В зеркале на дверце шкафа отразилось измождённое лицо с потухшими глазами. — Кто я теперь? — тихо спросила она. — Если не та мама, которая всегда рядом?
Ответа не последовало.
Лишь гулкая тишина кухни.
Отражение ночи казалось бесконечным.
Тамара сидела, сжимая чашку в руках, и ощущала, как внутри разрастается пустота.
Всю жизнь она была «Алексеевой мамой».
Его диспетчером, секретарём, поваром, главным советчиком.
Она растворилась в этой роли — и теперь её уволили. — Ведь вся моя жизнь — это он, — прошептала она во тьму. — А теперь… кто я?
Вдруг, словно вспышка, в памяти всплнуло лицо её собственной матери.
Та тоже приходила без предупреждения, тоже перебирала посуду, гладила брюки зятя, морщась: «Ты делаешь не так».
Готовила свой борщ и оставляла после себя тяжёлое чувство вины.
Тамара всегда чувствовала себя плохой хозяйкой рядом с ней. — Господи… — выдохнула она, хватаясь за голову. — Я стала такой же.
Точно такой же.
Алексей разорвал этот порочный круг.
Он выбрал себя и Ольгу.
Он сделал то, на что она когда-то не решилась — поставил границы собственной матери.
Слёзы навзрыд выступили на глазах.
Это был не только стыд, но и страх. — А если я останусь совсем одна? — задала она вопрос в пустоту. — Если без его жизни у меня просто нет своей?
Она поднялась, снова взглянула в своё отражение.
Бледное лицо, тени под глазами.
Женщина, которой почти шестьдесят, но которая так и не научилась жить для себя. — Поздно ли? — тихо спросила она у зеркала. — Поздно ли научиться просто… быть?
Ответа опять не последовало.
Только отражение.
Но впервые за долгие годы в этом отражении не было «Алексеевой мамы».
Лишь Тамара Сергеевна.
Женщина, которой предстоит понять, кто она на самом деле.