Ольга расположилась на кухне с чашкой холодного чая, который остыл ещё час назад. На плите, словно упрёк, стояли неубранные с утренней яичницы сковородки.
Она устремила взгляд в окно на пасмурные крыши района, словно надеялась там найти ответ на вопрос, терзавший её с самого утра.
Во сне ей казалось, что она выходит на балкон и громко кричит. Бессловесно. Во весь голос. До хрипоты. В надежде, что хотя бы кто-то услышит.
За стеной зазвенела посуда. — Снова тарелки не досушила? — прозвучал голос Тамары Ивановны с той резкой интонацией, которая для неё была словно боевым оружием.
Ольга выдохнула и направилась в коридор. Казалось, что идёт на бой. Без защиты, но с несокрушимым терпением.
— Тамара Ивановна, я сегодня с утра готовила, потом в магазин ходила…
— Магазин! — перебила свекровь, появившись из ванной с полотенцем на голове. — Ходить по магазинам — это ещё не подвиг! Раньше женщины с утра в поле, потом в родильный, потом на работу, а вечером ещё держали борщ горячим — и жили.
— Ага, да ещё и на трёх каналах телепередач, — пробормотала Ольга про себя, но та, похоже, её услышала.
— Что это ты там бормочешь? — прищурилась Тамара Ивановна, пристально глядя на неё. — Я, кстати, двадцать два года на заводе отработала! А ты только и знаешь, что кофе из своих чашек по двести гривен арендовать. Я чек видела, не строй из себя бедняжку.
Внутри Ольги поднялась волна раздражения. Прямо из глубины — вверх. Но, как обычно, она сдержала себя. Она умела это делать. Терпеть. Ради Алексея.
— Я не прошу тебя проверять мои чеки, — ответила спокойно, голос слегка дрогнул. — И кофе покупаю сама, на свои деньги.
— Конечно, свои, — ехидно повторила свекровь. — Деньги, наверное, от родителей остались? Или из прошлой жизни? Кто ж знает. Алексей же пашет с утра до вечера, а ты…
Алексей — вот где камень преткновения. Ольга вспомнила, как когда-то он смотрел на неё. Тёпло, искренне, почти наивно, как подросток.
А теперь? Сейчас он просто уставший инженер, который по вечерам молча разваливается в кресле и включает хоккей. Потому что общаться с женой — как идти в спортзал: вроде надо, а лень.
Вечером, когда Алексей вернулся с работы, Ольга попыталась заговорить. Она даже заранее приготовила ему ужин и убрала крошки со стола, чтобы избежать очередной фразы «ну ты хоть один раз уберись нормально».
— Алексей, я хотела поговорить, — начала осторожно, садясь напротив него.
— Только не сейчас, Оля, — отмахнулся он, не отрываясь от телевизора. — Голова раскалывается. У Коваленко опять станок встал, весь день бегал с гайками, как клоун.
— Понимаю. Просто… мне трудно. Я чувствую себя здесь словно гостьей.
— Прости, конечно, что у нас не пятизвёздочный отель, — с ехидцей ответил он, с раздражением пожав плечами. — Тебе, наверное, с твоим… как ты называешь, «фрилансом», дома сидеть легче.
— Алексей, дело не в этом. Твоя мать…
— Мама живёт с нами, потому что ей идти некуда, — резко прервал он. — Или ты считаешь, что мы можем её куда-то пристроить? Это не собачку на передержку.
— Я не говорю, чтобы куда-то сдавать. Но ты же видишь, как она со мной разговаривает. Это просто невозможно. Чувствую себя здесь чужой. В этой квартире. В этой семье. В своей жизни.
Алексей молчал, уставившись в экран, словно что-то прилипло.
— А если скажу, что это не её квартира? — вдруг решилась Ольга, удивляя даже себя собственной смелостью.
Он повернулся к ней, словно услышав что-то непонятное.
— Что?
— Я платила за эту квартиру. Когда твоя мама уговаривала переехать сюда, я заплатила риэлтору. Деньги за сделку переводила я. Оформление оформлено на неё, потому что «возраст, надёжнее», но средства были мои.
Наступила тишина. Тяжёлая, неловкая, когда даже шум холодильника звучит громче обычного, чтобы не сойти с ума.
— Ольга… — начал Алексей, теряясь. — Ты мне не говорила.
— Потому что верила, что всё будет иначе. Я думала, мы семья. А не арендаторы у твоей мамы. Ты знал, что она каждый месяц берет с меня «на коммуналку» больше, чем положено?
Алексей провёл ладонями по лицу, словно пытаясь стереть услышанное.
— Я… не знал.
— А я знаю. Уже давно.,В этот самый момент дверь на кухню распахнулась словно по сигналу. Тамара Ивановна появилась в халате, на лице её играла привычная насмешливая улыбка.
— О, смотрю, тут у вас «беседка» образовалась. О чём переговоры? Про квартиру, да?
— Мама, — попытался начать Алексей, но она сразу перебила.
— Ну ты слышал, Алексей? Твоя Оля считает, что она хозяйка дома! Что она сама платит! Вот это поворот! А может, ещё и кольцо тебе обручальное преподнесла?
— Это действительно так, — спокойно, но с лёгкой дрожью в голосе ответила Ольга. — Я оплачивала квартиру. У меня сохранились квитанции и договор займа, оформленный у нотариуса.
— Вот как… — прищурившись, произнесла Тамара Ивановна. — Тогда, может, тебе и памятник поставить? Ну взгляни на неё, королеву! Богатенькие к нам кинулись…
— Мне надоели ваши унижения, — сказала Ольга, вставая со стула. — Завтра я иду к юристу, и вам придёт официальное письмо. А ты, Алексей, реши, кто для тебя важнее — мама, которая доводит твою жену до нищеты, или жена, которую ты когда-то любил.
Она покинула комнату, закрыв дверь в спальню. Не громко, но твёрдо — словно точка в давно исчерпанном предложении.
Юрист оказалась женщиной около пятидесяти лет по фамилии Мельник, весьма напомнившей классную руководительницу из школы: в глазах усталая строгость, а голос прозвучал так, будто сейчас последует двойка за поведение.
— Значит, квартира записана на вашу свекровь, а оплачивали вы? — уточнила она, перелистывая аккуратно упакованные Ольгой документы.
— Да, — ответила Ольга. — Вот расписки, выписка со счета, договор займа — всё нотариально заверено. Но квартиру оформляли по её просьбе — «возраст, кредитная история, льготы пенсионера»… вы понимаете.
— Понимаю. Очень частая ошибка. Особенно среди… — сделав паузу, посмотрела поверх очков. — Влюблённых.
Ольга с горьковатой усмешкой кивнула.
— Любовь ушла, а ипотека осталась.
— Сейчас главное — действовать спокойно и без лишних эмоций, — продолжила Мельник, доставая ручку. — Мы подготовим досудебную претензию и попробуем уладить вопрос мирным путём. Если не удастся — будем обращаться в суд с требованием возврата средств или признания права собственности.
— Благодарю вас. Просто… — голос Ольги понизился. — Я больше не могу оставаться там. Она постепенно меня уничтожает, с каждым днём всё больше.
— Ольга, — впервые мягко обратилась к ней юрист. — Знаете, сколько таких женщин ко мне приходит? Очень много. Вы не одна. Только теперь у вас есть документы.
Вечером Ольга целенаправленно вернулась домой поздно. В прихожей чувствовался запах жареной капусты и чужого быта.
— Ах, мадам пожаловала, — улыбаясь, заметила Тамара Ивановна с дивана, не отрываясь от сериала. — Надеюсь, хлеб купила? У нас тут не ресторан, вы помните. Алексей на работе, а мы тут свои дела делаем.
— Купила, — тихо ответила Ольга, ставя пакеты на кухонный стол. — И адвоката тоже.
Свекровь, казалось, не сразу поняла.
— Что ты сказала?
— Завтра получите официальную претензию. Я подаю документы на возврат денег за квартиру. Затем — на раздел имущества и развод. И вам, Тамара Ивановна, придётся съехать.
Тамара Ивановна вскочила с дивана будто её ужалили.
— Что это за представление?! Это мой дом! Ты только вошла сюда и так и выйдешь! По-хорошему, по-честному! Я тебе на свадьбе говорила — ты здесь никто! Нисколько!
— Вы мне так говорили, когда я мыла ваши кастрюли, — ответила Ольга, снимая куртку, не повышая голос. — Но теперь я всё-таки кое-кто. По крайней мере для налоговой и нотариуса.
— Это всё из-за денег, да?! — завопила Тамара, переходя в истерику. — Ах ты… все они одинаковые! Сначала милые, а потом — чемоданы!
— Чемоданы — когда невестка собирает вещи. А сейчас, к сожалению, это придётся делать вам.
— Как ты смеешь! — закричала та, неожиданно подойдя совсем близко и размахивая руками. — Что, решила, что с тобой всё можно?! Ты у меня…
Ольга резко схватила её за запястье.
— Не трогайте меня. Вся ваша власть закончилась. Всё. И спектакль окончен.,— Алексей! — громко произнесла Тамара Ивановна. — Алексей, подойди сюда, твоя жена совсем с ума сошла!
Алексей появился в коридоре, выглядя так, будто его только что вынули из ванной, где у него была пенная шапка на голове.
— Что случилось?
— Алексей, твоя супруга — мошенница! Она угрожает подать на меня в суд! На собственную свекровь! Я же её с самого детства как свою родную…
— Какого детства, мама? Мы с ней вместе всего шесть лет, — вяло ответил он, тут же затихнув, встретив холодный взгляд Ольги.
— Ладно, — Ольга обратился к нему. — Я уже подала необходимые документы. У тебя есть ровно неделя, чтобы решить, хочешь ли ты остаться жить в этом доме с мамой и её постоянными придирками или предпочитаешь начать новую жизнь без капустного террора. Только честно.
— Оль… — Алексей явно растерялся. — Ты не имеешь права так поступать. Это же моя мать. Ей некуда идти…
— Я имею. И ты бы это понял, если бы хоть раз встал на мою сторону. Шесть лет я все терпела, Алексей. Прощала тебе все — и пьянку с Петром на юбилее, и сравнения с твоей бывшей, и даже то, что ты отдал маме моё золото «на временное хранение». Но теперь предел.
Он остался без слов. Его губы дрожали, глаза метались. Тамара Ивановна стояла неподалёку, тяжело вздыхая, словно обиженный паровоз.
— Оль… я не знаю, — выдохнул он. — Я не готов выбирать между вами.
— Тогда выбор сделаю я. Без твоего участия.
И она ушла в спальню, громко хлопнув дверью на замок. Но спустя минуту дверь снова открылась, и она выглянула, добавив:
— Ах да, Алексей. В прихожей лежит коробка с твоим бельём. Я его не выбросила. Стиральный порошок нынче дорогой.
Суд было назначено на десять утра в четверг. Ольга приехала заранее, чтобы успеть посидеть в машине, сделать глоток кофе и успокоиться.
Она понимала, что сегодня дело либо завершится, либо начнётся сначала. Иногда это одно и то же.
Тамара Ивановна появилась в меховой шапке и пальто, которым ещё Ленина хоронили. С ней пришёл адвокат — мрачный мужчина с кожаным портфелем, внутри которого, судя по взгляду, находились не документы, а настоящие сюрпризы.
Алексей появился последним. Волосы были как всегда растрёпаны, глаза припухшие. Видимо, мамин капустный суп не помог избавиться от бессонницы.
— Ну что, — шепнула Тамара, усевшись напротив Ольги. — Ты теперь довольна? Хотела довести меня до этого? До позора?
— Позор — это просить у невестки деньги, называя её при этом «нахлебницей», — спокойно ответила Ольга, открывая папку. — Я пришла лишь за справедливостью. Без криков и без тараканов на кухне.
Заседание прошло буднично. Судья — женщина за шестьдесят, с выражением лица «ничто меня уже не удивит, даже если начнут танцевать стриптиз на комиссии ЖКХ».
— Истец, изложите суть претензии.
— Я передала денежные средства на покупку квартиры, которая оформлена на свекровь. Есть расписка, подписанная ею. Доказательства прилагаются. Ответчица отказывается вернуть деньги или освободить жилплощадь. Прошу признать за мной право собственности или взыскать стоимость.
— Что скажете в ответ?
— Это клевета! — вскрикнула Тамара Ивановна, вскакивая и размахивая руками. — Она с самого начала хотела отобрать жильё! Устроилась к сыну, чтобы в Киеве прижиться! А теперь выгоняет меня, пенсионерку, на улицу!
— Успокойтесь, — попытался утихомирить её адвокат, усаживая обратно. — У нас другой план защиты.
— Какой еще план?! Я ей компот варила, а она в суд меня тянет!
Судья приподняла одну бровь.
— Уважаемые стороны, без компотов. Это не заседание кулинарного клуба.
Выслушали свидетелей. Алексей попытался бормотать что-то про «любовь», но его быстро прервали.
— Скажите, кто передавал деньги?
— Оля… — он сглотнул. — Оля. Но мама уверяла, что это было временно…
— А расписку она подписала?
— Да… но она не понимала! Считала, что это просто формальность для банка…,— Сын! — воскликнула Тамара с раздражением. — Ты совсем сошёл с ума?
Судья тяжело выдохнула.
— Уважаемые стороны, переходим к завершающему этапу. Есть ли у вас что добавить?
Ольга поднялась.
— Шесть лет я находилась между двух кухонь. Одна — моя собственная. Другая — с посудой, в которой варилось презрение. Я любила этого человека и его семью до предела своих сил. Но семья — это не та, что кричит «ты никто». Семья — это там, где тепло. Здесь его не было. Я больше не намерена доказывать, что заслуживаю жить в своём доме. Я просто хочу, чтобы это наконец закончилось.
Судья слегка склонила голову и через пару минут огласила вердикт:
— Суд постановляет: признать сделку законной, расписку — подтверждающей её. В удовлетворении встречного иска отказать. Ответчицу обязать освободить жилплощадь в течение четырнадцати календарных дней. Иск о расторжении брака удовлетворить.
Наступила тишина. Затем послышался тихий всхлип.
— Алексей… — прошептала Тамара Ивановна. — Ты позволишь себя так унизить? Ради этой? Ради неё…
— Мама, — Алексей уставился в одну точку. — Ты меня достала. Серьёзно. Достала, как твои квашеные огурцы. Я жил между вами, словно между двумя… стиральными машинами. Вечно гудящими. И больше не хочу этого. Хватит.
— Что? Ты… ты выбираешь её?
— Я никого не выбираю. Я выбираю тишину.
Тамара Ивановна схватилась за сердце, словно в мелодраме. Юрист молча протянула ей бутылку с водой.
Уже в холле Ольга облегчённо выдохнула. Вышла на улицу. Небо было мрачное, как всегда. Дул холодный ветер.
Сзади подошёл Алексей.
— Оль… давай поговорим? Я просто хочу понять…
Она повернулась к нему. В её глазах было спокойствие. Не злость. Просто… пустота.
— Понять? Шесть лет прошло. За шесть лет можно овладеть языком. Или вырастить вишню. Или хотя бы научиться произносить «мама, хватит». А ты…
Он опустил взгляд.
— Я искренне не хотел, чтобы всё сложилось так.
— А я желала, — кивнула Ольга, — чтобы однажды это кончилось. И вот — всё закончено. Всё правильно.
Она улыбнулась — слегка уставшая, с долей иронии.
— Знаешь, Алексей… кажется, твоя совесть тоже в ипотеке. А я — наконец свободна.
И ушла.
Навсегда.
Конец рассказа.