Всё это нарастало понемногу. Ярослав всё чаще отпускал колкие замечания по поводу её «одержимости» квартирой. Сначала это звучало как шутка, но вскоре перешло в откровенные упрёки:
— Ты что, считаешь меня каким-то альфонсом? У нас что, расчётливый брак? Вон у Дениса жена оформила жильё на двоих — и ничего, живут душа в душу.
Оксана пыталась объяснить: квартира досталась от отца, это память, её личное пространство. Но Ярослав будто не слышал. Он обижался, с шумом захлопывал двери и уходил «к друзьям».
Вечера становились напряжёнными. Она сидела на кухне с бокалом вина, слушала за стеной гул дрели — сосед делал ремонт — и думала: этот резкий звук почему-то честнее и ближе ей сейчас, чем постоянные претензии мужа.
А потом произошёл первый настоящий взрыв.
Они ужинали — жареная курица и салат из овощей. Ярослав был мрачен, ковырял еду молча. Оксана спросила:
— Что случилось?
Он вдруг резко выпалил:
— Мне надоело чувствовать себя постояльцем в твоей квартире! Я тебе кто вообще? Почему жильё оформлено только на тебя? Ты мне вообще доверяешь?
Оксана положила вилку на стол и посмотрела ему прямо в лицо.
— Ярослав, эта квартира осталась мне от отца. Это моя собственность. И я не собираюсь её переписывать. Хватит уже об этом.
Он резко поднялся со скрипом стула по полу; голос стал холодным:
— Вот как? Значит, я здесь никто? Тогда зачем мы вместе?
Она тоже поднялась; руки дрожали, но голос звучал уверенно:
— Никто тебя отсюда не гонит. Но хватит давить на меня.
— Давлю?! — он вскинул руки. — Да я просто хочу нормальной семьи! А пока у нас нет ничего общего — это не семья!
И тут Оксана осознала: вот он — настоящий конфликт. Уже не шутки и не обиды вполголоса. Это серьёзно, по-настоящему серьёзно. И просто так из него уже не выбраться.
В тот вечер Ярослав ушёл с такой силой хлопнув дверью, что с потолка в коридоре посыпалась штукатурка. А она осталась одна в своей квартире — некогда уютной крепости, которая теперь стала полем боя.
Она долго сидела на кухне у окна и смотрела на огни Броваров за стеклом. Впервые за долгие годы она почувствовала не тепло дома… а холод чужого присутствия.
Когда через два дня Ярослав вернулся домой, выглядел он так, будто прошёл через бурю: щетина покрывала лицо, глаза покраснели от бессонницы или слёз, рубашка была измятая до невозможности. Он сразу направился на кухню даже не разувшись.
— Я всё осознал… — сказал он с нажимом в голосе и опёрся о стол так торжественно, словно собирался выступать перед парламентом Украины. — Мы начали неправильно… Но я хочу всё исправить.
Оксана смотрела спокойно; слишком спокойно для него. За эти два дня она успела остыть и многое переосмыслить. Впервые ей стало ясно: без него дышится легче… свободнее как-то внутри. Но раз уж он вернулся — разговор неизбежен.
— И что же ты такого «понял»? — спросила она с приподнятой бровью.
— Что семья должна быть общей во всём: деньги, жильё… будущее! А сейчас выходит так: я здесь чужой!
Она поставила перед ним чашку чая.
— Ярослав… ты опять заводишь ту же пластинку. Мне надоело повторять одно и то же: квартира осталась мне от папы как память о нём… Она моя собственность! Тебе разве плохо здесь живётся?
Он сузил глаза:
— Плохо то… что я чувствую себя здесь лишним человеком! Разве ты сама этого не видишь? Мужчина должен ощущать себя… ну хоть немного хозяином!