— Тамара Ивановна, документы готовы. Кто вас проводит домой? — внимательно спросила медсестра, изучая хрупкую женщину с бледным лицом и тёмными кругами под глазами.
— Я сама спрошу, — со скрытым усилием в голосе ответила Тамара.
Медработница бегло осмотрела её тело. Неделя минула после непростых родов, а поддержки рядом не оказалось. Муж не появлялся, лишь единственный короткий звонок: «Не теряй время на меня».
Тамара бережно взяла Олю на руки, прижав малышку к согнутому локтю. Второго грудничка — Ваню — подала медсестра. Два крошечных свёртка — два новых жизнерадостных существа, за которых теперь полностью отвечала она. Сумку перебросила через плечо, а пакет с пелёнками прижимала правым локтем.
— Уверены, что справитесь с этим грузом? — медсестра всё ещё сомневалась. — Может, машину вызвать?
— Нет, дойдём пешком. До остановки совсем близко.
Близко. Километр по заснеженной февральской дороге, с двумя младенцами на руках и болящими швами при каждом шаге. Просить помощи неоткуда. А деньги на такси едва хватит до конца месяца на хлеб и молоко.
Шаги были осторожными и малозаметными. Ветер швырял в лицо резкие снежинки, пакет тянул руку, спина ныла от утомления. Но сквозь тонкие конверты она ощущала тепло малышей — оно согревало сильнее любой одежды.
На остановке пришлось подождать. Люди спешили мимо, прячась от ветра. Никто не предложил помощь — лишь бросали любопытные взгляды: молодая мама, одна, с двумя грудными детьми. Когда подъехал автобус, пожилая женщина помогла ей зайти и уступила место.
— К мужу направляетесь? — спросила пассажирка.
— Да, — ответила Тамара, опуская глаза.
В глубине души она надеялась, что Алексей испугался ситуации. Что, увидев детей, он поймёт ошибку, примет и полюбит их. Они ведь строили планы, говорили об этом. Два года назад, когда он делал предложение, сам упомянул: «Хочу сына и дочку, точно таких, как ты». Судьба была благосклонна — сразу дала обоих.
Дом встретил её гулкой тишиной и затхлым воздухом. Невымытая посуда в раковине, окурки в банке на столе, пустые бутылки. Тамара аккуратно положила малышей на диван, подложив под них чистое полотенце. Открыла окно для свежего воздуха, поморщилась от боли внизу живота. — Ваня? — тихо позвала. — Мы дома.
Из спальни раздался легкий шорох. Алексей вышел, застёгивая халат. Его взгляд пробежал по детям, сумкам, самой Тамаре — равнодушный и холодный, словно перед ним были чужие люди.
— Они шумные, — заметил он, кивнув на спящих близнецов. — Наверняка всю ночь плакали?
— Они хорошие, — сделала шаг вперёд Тамара, пытаясь найти в нём хоть капельку тепла. — Практически не плачут. Ваня только, когда голоден, а Оля всегда тихая. Посмотри, какие они красивые…
Алексей отошёл в сторону. В его глазах мелькнуло что-то похожее на отвращение или страх.
— Знаешь, я тут подумал… — начал он, потирая шею. — Это не для меня.
— Что? — Тамара застыла, не понимая.
— Дети, пелёнки, постоянные крики. Я не готов.
Она посмотрела на него с немым изумлением. Как можно быть не готовым к собственным детям? Девять месяцев он знал, что они появятся.
— Но ты же сам этого хотел…
— Хотел, передумал, — пожал плечами он, как будто речь шла о простой покупке. — Я ещё молод. Хочу жить для себя, а не возиться с памперсами.
Он прошёл мимо, открыл шкаф и начал хаотично складывать в спортивную сумку футболки, джинсы.
— Ты… уходишь? — голос её прозвучал далёко, почти чуждо.
— Ухожу, — кивнул он, даже не встречаясь взглядом. — Пока поживу у Коваленко, потом решу с квартирой.
— А мы? — Тамара не могла поверить в услышанное.
Алексей застегнул сумку, наконец взглянул на неё — раздражённо, словно задавала глупый вопрос во время важного совещания.
— Вы останетесь. Дом оформлен на тебя, к матери не полезу. Алименты платить не буду — сама решала рожать, сама и выкручивайся.
Он подошёл к дивану, где спали дети. Ваня открыл глаза — такие же тёмные, как у отца. Малыш не плакал, просто смотрел на человека, который дал ему жизнь, а теперь от неё отказывается. — Мне они не нужны, — сказал Алексей, отворачиваясь. — Я отказываюсь от этой роли.
Он плюнул на пол рядом с диваном, схватил сумку и куртку и ушёл, громко хлопнув дверью. Стекла задрожали, и Оля тихо заплакала, будто понимая случившееся.
Тамара опустилась на пол. В груди словно открылась бездна, куда уходили все чувства, кроме оглушающего страха. Она осталась одна. С двумя детьми в доме с печным отоплением и минимальными декретными выплатами.
Оля стала плакать всё громче. Ваню подхватила, и вместе их голоса сливались в отчаянный зов. Просыпаясь от кошмара, Тамара подползла к дивану, взяла обоих и прижала к себе. Их маленькие тела, доверчивая слабость — единственная настоящая реальность.
— Тише, мои хорошие, — прошептала, качая их. — Мы справимся. Я никогда вас не оставлю.
Сквозь окно мчал снежный вихрь, солнце опускалось за горизонт. Первая из многих ночей, которые им предстояло пережить втроём. Без него. Без того, кто мог бы разделить эту тяжесть. Когда часы пробили три, Ваня наконец заснул. Оля задремала раньше, сытой и согретой. Тамара уложила их в импровизированную колыбель — большой картонный ящик из-под микроволновки, выстеленный шерстяным одеялом. Печь почти остыла, нужно было добавить дров, но сил подняться не было.
— Мы выживем, — тихо сказала она в темноту, словно произнося заклинание. — Обязательно выживем.
Эта фраза стала её мантрой на долгие годы.
— Бабушка Нина, Ваня совсем не хочет кашу есть! — вбежала во двор пятилетняя Оля, весело подпрыгивая косичками. — Говорит, она горчит!
— Не горчит она, — поправила платок старушка, вытирая руки о фартук. — Это гречневая крупа, так и должно быть. А где твой брат?
— В сарае сидит, обиженный, — рассказала Оля, покачивая головой.
Нина Петровна тяжело вздохнула. Тамара уехала на ночную смену на ферму в Каменец-Подольском — замещать заболевшую доярку. Дети оставались у соседки, которая за три года стала для них второй матерью. Сначала деревня осуждала: мол, не смогла мужа удержать, позор на семью. Потом приняли: работящая, никогда не жалуется, детей растит в чистоте и порядке.
— Пойдём, поговорим с нашим упрямцем, — предложила Нина Петровна, беря Олю за руку.
Ваня сидел на ведре, перевёрнутом вверх дном, сосредоточенно ковыряя землю палочкой. Худенький, остриженный почти налысо — после случая с вшами в детском саду Тамара так всех мальчиков стригла. У Оли остались косички — она плакала три дня, когда мама попыталась их снять. — Почему же ты, молодец, сестру одну оставил завтракать? — спросила старушка, присев рядом.
— Каша эта противная, — буркнул мальчик. — Горчит.
— А знаешь ли ты, чего хочет твоя мама? — Нина Петровна ласково провела рукой по его всклокоченным волосам. — Она хочет, чтобы вы выросли здоровыми. На ферме работает с коровами, молоко добывает, деньги зарабатывает, чтобы вы были сыты. А ты воротишь нос.
Мальчик посмотрел на неё, вздохнул и встал.
— Ладно, съем — только с хлебом можно?,— Конечно, с хлебом, маслом и сладким чаем, — не возражала Нина Петровна.
Поздним вечером Тамара вернулась домой — измученная, с глазами, покрасневшими от бессонницы, но с улыбкой на лице. В холщовой сумке находился бидон молока, буханка хлеба и пакет карамели. — Мама! — дети кинулись к ней, обвив руками.
— Мои дорогие, — она присела и крепко их обняла. — Как без меня тут обходились?
Оля не умолкала, рассказывая: про кошку, которая родила котят, про новое платье, которое бабушка Нина сшила из старой одежды, про то, как Ваня сначала отказывался есть кашу, но всё же поел.
— А скоро в саду будет праздник, — закончила она, делая паузу. — Для пап и мам.
Тамара застыла, смотря на дочь. Та смотрела невинно, не осознавая, какой болезненный вопрос задаёт. — Надо позвать папу, — вдруг воскликнул Ваня. — Как у всех.
Тамара медленно выдохнула, чувствуя, как сжимается горло. Вот он — тот самый момент, которого она боялась. Дети подросли и начали задавать вопросы.
— У вас нет папы, — произнесла она тихо.
— Почему? — удивленно спросила Оля, наклонив голову. — У Сашки Петрова есть, у Маринки есть, даже у Кольки хромого, который всех дерёт, есть. Почему у нас — нет?
— Ваш папа… — Тамара говорила тихо, но уверенно. — Он ушёл, когда вы появились на свет. Решил не быть частью нашей жизни.
— Значит, он нас не любит? — глаза Вани наполнились слезами.
— Я не знаю, дорогой, — ласково провела рукой по его короткой стрижке. — Но я люблю вас. Всех вас. За каждого.
Той ночью дети впервые плакали не от голода или боли, а потому что поняли — в их жизни чего-то не хватает. Тамара легла между ними, обняла, и начала рассказывать сказки — не о принцах и королевствах, а о маленьких лесных существах, которые были счастливы даже без отца, потому что у них была заботливая мама-зайчиха.
— Как это «нам отказали»? — голос Тамары дрожал от возмущения, кулаки были так сжаты, что побелели костяшки.
Ирина Викторовна, полная женщина с ярко-рыжими волосами, нервно перебирала бумаги.
— Тамара Ивановна, вы понимаете, количество мест в летнем лагере ограничено. Приоритет отдают тем, кто действительно нуждается.
— Мы именно такие! Я одна их воспитываю!
— Но вы формально работаете на двух работах. Ваш доход выше прожиточного минимума.
— А что мне делать? — воскликнула Тамара. — Бросить работать? На одну зарплату троих не прокормить!
Заведующая вздохнула, сняла очки.
— Тамара, я сочувствую. Честно. Но решение принимает комиссия, а не я лично. Есть семьи, у которых условия ещё хуже. С многодетными детьми, с инвалидами…
— У нас отец бросил детей. Ни копейки алиментов. Я пашу как проклятая, чтобы они хоть ели! — почувствовала, как ком в горле.
Ирина Викторовна замолчала, потом подошла к шкафу и достала папку.
— Есть другой вариант, — спокойно сказала она. — Путёвки для детей из неполных семей, при условии, что один из родителей будет работать в лагере. Нам как раз нужны помощники на кухне.
— Я возьмусь, — быстро отозвалась Тамара. — К любой работе.
— Отпуск формально – время отдыха с детьми, а на самом деле – работа, — предупредила заведующая. — Будет трудно.
— Я справлюсь. Возьму отпуск именно на эти дни.
Благодаря социальной путёвке именно так Ваня и Оля впервые увидели море, пока их мама мыла посуду и чистила овощи в пионерском лагере «Ласточка» (Каменец-Подольский). Это было того стоит — они вернулись окрепшими, загорелыми. Ваня прибавил в росте пять сантиметров, а Оля научилась плавать. Главное — больше не задавали вопросов про отца.
— Коваленко, ты совсем без головы? — Оля встала между шестиклассником и братом, широко расставив ноги. — Если дотронешься до него ещё раз — получишь!
Коваленко, высокий парень с покрасневшим лицом, скривился.
— Что, Ваня, за юбку сестры прячешься? Маменькин сынок!
— Отстань от него, — стиснула кулаки Оля.
Ваня молчал, глядя в землю. На лице появился новый синяк, губа кровоточила. В десять лет он был самым маленьким в классе — тощим, нервным, всегда с книгой.
— Безотцовщина, — презрительно плюнул Коваленко под ноги. — И сами такие — ни пап, ни ума.
Рука Оли сама собой взмахнула и ударила по щеке с такой силой, что он отшатнулся. Мгновение растерянно моргал, пытался замахнуться, но не успел — Ваня рванул вперёд, словно маленький торпедоносец, и врезался ему в живот. Коваленко охнул, согнулся. Близнецы, не договорившись, бросились прочь.
Остановились только у старой водокачки, тяжело дыша, с горящими от беготни щеками.
— Зачем ты полез? — обратилась Оля к брату.
— Хотел тебя защитить, — пробормотал Ваня, вытирая кровь с губы. — Из-за меня всё.
— Ты — дурак, — фыркнула Оля, вынимая платок и смачивая его водой из колонки. — Вот, приложи к губе.
Они сидели молча на ржавой трубе. Вечер медленно опускался, где-то в деревне коровы возвращались с выпаса.
— Мама узнает, рассердится, — нарушил молчание Ваня. — Объяснит нам.
— Не рассердится, — покачала головой Оля. — Она поймёт. Всегда всё понимает.
Тамара действительно встретила их спокойно. Обработала разбитую губу сына, приложила холод к синяку. Выслушала сбивчивый рассказ Оли. Потом сказала: — Я горжусь вами. Вы защищаете друг друга.
— Но драться нельзя, — неуверенно произнёс Ваня.
— Верно, драться не стоит, — согласилась Тамара. — Но позволять обижать тех, кого любишь, тоже нельзя.
Она обняла их — теперь уже не малышей, а подростков, стоящих на пороге новой жизни. Её надежду, её смысл, её сердце, разделённое на двоих.,— Мам, а правда ли, что папа был плохим человеком? — вдруг спросил Ваня.
Тамара вздрогнула. Они уже долго не касались этой темы. Его образ постепенно тускнел, превращаясь в тёмную тень в глубине памяти.
— Нет, — ответила она тихо и неспешно. — Он не был плохим. Просто он был слабым. Он боялся принять ответственность.
— А где сейчас он находится? — спросила Оля, взглянув на мать.
— Не знаю, дорогая. Возможно, где-то в Каменец-Подольском. Может, создал другую семью.
— Значит, мы ему не нужны? — Ваня немного нервно играл краем футболки.
— Но мы нужны друг другу, — твёрдо заявила Тамара. — И этого достаточно.
Эту ночь она провела без сна. Дети взрослели, вопросы становились всё серьёзнее. Она понимала: рано или поздно им придётся узнать правду — без прикрас, без смягчений. О том, как отец отвернулся от них с самого начала. Как он оставил их, словно плюнув рядом с их кроватками. Как уходил, не оглянувшись.
Но пока им было всего по десять, и их мир ещё можно было чуть-чуть защитить.
Прошло несколько лет.
Оля первой заметила его. Мужчина стоял у школьного забора, ёрзал с ноги на ногу, окидывая взглядом детей. Потёртая куртка, неопрятные волосы с сединой, лицо с болезненным румянцем. Но что-то в чертах, в изгибе бровей, в форме подбородка вызвало у неё внутренний спазм.
— Ваня, — позвала она брата за рукав. — Смотри.
Ваня оторвал взгляд от книги, последовал за её взглядом. Его глаза — такие же, как у мужчины у забора — расширились.
— Это… — начал он, но остановился.
Мужчина заметил их. На его лице мелькнуло что-то — брови приподнялись, глаза расширились, губы немного разомкнулись, будто он хотел что-то произнести, но слова застряли в горле. Он нерешительно сделал шаг навстречу, подняв руку — то ли для приветствия, то ли чтобы убрать свои внутренние страхи.
— Здравствуйте, — его голос прозвучал хрипло. — Вы ведь… Оля и Ваня? Дети Тамары?
Дети молчали. Десять лет — огромный промежуток времени — отделял их от этого человека. Тринадцать лет вопросов без ответов.
— Я ваш отец, — сказал он, когда пауза стала невыносимой. — Алексей.
— Мы знаем, — холодно отозвалась Оля, инстинктивно шагнув вперёд, закрывая брата. — Что вам нужно?
Алексей скривился, будто в ответ на её резкость испытывая внутреннюю боль.
— Хотел поговорить. Просто увидеть вас. Последнее время много о вас думал.
Его голос был тихим и глухим, словно исходил из глубокой ямы. От него пахло трудным алкоголем и дешевыми сигаретами. Его серые глаза — такие же, что у Вани — смотрели с покорной грустью.
— Мама дома, — прервал молчание Ваня. — Если хотите поговорить, идите к ней.
— Я пришёл к вам, — Алексей сделал ещё шаг вперёд. — Просто поговорить. Узнать, как вы… живёте.
— Без вас, — Оля выпрямилась, словно страж у замковых ворот. — Растём без вас. Почему вы теперь появляетесь? Прошло тринадцать лет.
От её слов Алексей поник, опустил плечи. Такой реакции он явно не ожидал — настолько холодного приёма, такой прямолинейности от ребёнка.
— Я знаю, что виноват, — пробормотал он. — Понимаю, что не имею права ничего требовать… Но жизнь меня ударила снова и снова. Потерял и работу, и крышу над головой, и здоровье. Теперь думаю — может, ещё можно попробовать? Хоть начать как-то знакомиться?
Его голос задрожал на последних словах, словно струна была сильно натянута. Ваня уставился в белизну ботинок, крепко держась за край куртки. Видеть отца таким — было похоже на наблюдение за птицей, которая упала с ветки, но всё ещё дышит. Оля же не сдавалась — каждое движение её тела выражало твёрдую решимость.
— Мы вас увидели, — сказала она ровным тоном. — Познакомились. Теперь мы идём домой, к маме. Она ждёт нас.
— Подождите, — Алексей протянул руку, будто хотел сдержать их. — Я правда… Может, встречаться иногда? Я мог бы забирать вас из школы, помогать…
— Вы вообще знаете, в каком классе мы учимся? — прищурилась Оля. — Где живём? Чем увлекаемся? Что для нас важно?
Каждый вопрос ударял, напоминая, сколько времени он упустил. Алексей молчал, уставившись в пол.
— Вы ничего о нас не знаете, — продолжала девочка, голос её дрожал от сдерживаемого гнева. — И не имеете права просто так появляться, будто ничего не было. Как будто это не вы тогда плюнули около наших кроваток!
— Оля! — Ваня отступил, удивлённо моргая. — Откуда ты это знаешь?
— Мама рассказала, когда я спросила, — ответила Оля твёрдо, не отрывая взгляда от Алексея. — Вы ушли, не оглянувшись. А она осталась. Одна с двумя детьми, без средств и поддержки. И справилась сама. Без вас.
— Я тогда был молод… — пробормотал Алексей, взгляд опустился вниз. — Неопытен. Боялся ответственности.
— А она? — покачала головой Оля. — Ей было только двадцать шесть. Но она не испугалась.
Алексей ещё глубже склонил голову. Его плечи опустились, казалось, под тяжестью всех упущенных лет, всех нереализованных уроков и невысказанных слов. — Вы для нас чужие, — тихо, но решительно произнёс Ваня. — Совершенно незнакомые люди.
— Вы предали нас, — добавила Оля, голос её прозвучал с холодной решительностью.
Они повернулись и ушли, прижавшись друг к другу, как всегда поступали перед лицом опасности. Алексей смотрел им вслед, и впервые за долгое время в его глазах появились настоящие слёзы.
Когда они вошли в дом, Тамара сразу заметила — что-то случилось. Бледность Вани и напряжённость Оли говорили сами за себя. На кухне пахло свежей выпечкой — она только что вынула из духовки их любимый яблочный пирог.
— Что произошло? — подошла Тамара, вытирая руки полотенцем.
— Отец приходил, — выпалил Ваня. — К школе.
Тамара остановилась. Это имя, которое они старательно избегали произносить много лет, повисло в воздухе, словно грозовая туча.
— Алексей? — тихо выдохнула она, чувствуя, как ноги предательски дрожат. — Зачем он пришёл?
— Он начал рассказывать про перемены, — фыркнула Оля. — Как жизнь его сломала, всё потерял, а теперь вдруг вспомнил о нас. Хотел начать «знакомство».,— И что же вы… — Тамара опустилась на стул, крепко сжимая пальцы, чтобы не дрожали, — как вы ему ответили?
— Правду, — Ваня встретился с матерью взглядом. — Что он для нас никто. Что предательство невозможно простить.
Тамара закрыла лицо руками. Внутри её охватила буря эмоций: злость на Алексея, осмелившегося ворваться в их жизнь спустя столько лет, тревога за детей, которые столкнулись с этим, и странное чувство облегчения от того, что он всё ещё живёт и помнит о них.
— Эй, — рука Олина легла ей на плечо, тёплая и надёжная, словно она уже стала взрослой. — Не стоит так сильно переживать. Мы справились. Всё сказали, что нужно было.
— Извините, — Тамара подняла покрасневшие глаза. — Простите, что вам пришлось это пережить. Я всегда боялась этой встречи, но… не ожидала, что она произойдёт так рано.
— Рано? — Ваня горько улыбнулся. — Прошло целых 13 лет!
— Для меня это всё ещё как вчера, — тихо призналась Тамара. — Каждый день будто вчера. Каждый день я боялась, что он вернётся. И в то же время боялась, что он не вернётся.
— А ты… хотела, чтобы он вернулся? — осторожно спросила Оля.
Тамара надолго замолчала, вглядываясь в лица детей. В них она находила черты Алексея — форму глаз, изгиб подбородка, разрез бровей. Но характеры, души, сердца были совсем другими — сильными, искренними, целостными. — Нет, — наконец сказала она. — Я не желала его возвращения. Потому что без него мы стали лучше. Сильнее. Настоящей семьёй.
Они обнялись — три тела, три сердца, бьющиеся в едином ритме.
— Он может прийти сюда, — отметила Тамара, когда они наконец отпустили друг друга.
— И что же тогда? — Ваня посмотрел на неё.
— Тогда мы скажем то же самое, что и вы, — Тамара выпрямилась. — Что он чужой. Что мы жили без него. Что слишком поздно.
Он появился утром следующего дня. Они завтракали, когда в дверь постучали — тихо, нерешительно. Тамара поднялась, поправила блузку, выпрямилась. — Я открою, — решила она.
На пороге стоял Алексей — исхудалый, постаревший, с тёмными кругами под глазами и преждевременной сединой. От него веяло дешевыми духами — видно, где-то раздобыл рубашку, даже прогладил её. Щёки аккуратно выбриты, волосы уложены. Но морщины вокруг глаз, вздутые вены на висках и желтоватый оттенок кожи выдавали его истинное состояние.
— Привет, Тамара, — его голос дрогнул, напоминая скрип старых дверей.
Тамара изучала его, словно экспонат в музее — с интересом, но без эмоций. Как странно — когда-то этот человек был центром её жизни, а теперь вызывал такие же чувства, как случайный попутчик в автобусе до Каменец-Подольского. — Зачем пришёл? — спросила она холодно. — Дети уже всё рассказали вчера.
— Я хотел поговорить с тобой, — он нервно переступал с ноги на ногу. — Только с тобой, Тамара. Серьёзно.
— О чём именно? — она скрестила руки на груди.
— О всём, — он сделал шаг вперёд. — О том, как я ошибся. Как всё испортил. Потратил 13 лет… А теперь проснулся, и жизни нет. Ни дома, ни семьи…
— И решил вдруг вспомнить о детях? — она приподняла бровь. — Очень удобно.
— Не так! — он повысил голос, тут же приглушил его. — Прости. Я правда… Я осознал всё. Понял масштабы своей ошибки. Хочу исправиться. Буду помогать, буду давать деньги…
— Откуда? — она усмехнулась. — Ты же сам признался — ничего не имеешь.
— Заработаю, — он выпрямился. — Я могу работать. Я ещё не совсем потерян.
Тамара молча изучала его. Перед ней стоял другой человек — не тот, кого она знала. Она видела весь его путь: сначала беззаботного молодого парня, за которого вышла замуж, потом малодушного беглеца от ответственности, и сейчас — отчаявшегося человека, ищущего утешения. — Они не простят тебя, — наконец сказала она. — Может, я — смогу. Со временем. Но они — никогда.
— Почему? — он искренне удивился.
— Потому что они всё знают, — Тамара подняла голову. — Конечно, они не помнят, были слишком малы. Но я рассказала им всё. Как ты плюнул рядом с их кроватками. Как сказал, что они тебе не нужны. Как просто ушёл, даже не оглянувшись.
Алексей побледнел, словно призрак.
— Тамара, я не соображал… был пьян… не понимал последствий…
— А я понимала, — перебила она. — Каждую секунду этих лет. Когда Ваня болел пневмонией, и я три ночи подряд не закрывала глаз, меняя компрессы; когда Оля сломала руку на качелях, а такси не было, и я везла её два километра до медпункта пешком; когда трудились на нескольких работах, чтобы они были сыты и одеты.
Она говорила спокойно, без эмоций, словно перечисляла факты — что было, что есть и что будет.
— Ваня, — впервые назвала она сына по имени, — здесь тебе не место. Я не питаю к тебе ненависти, честно. Лишь усталость. И благодарность.
— Благодарность? — он нахмурился, не понимая.
— За то, что ты ушёл, — ответила просто Тамара. — Если бы остался, всё могло быть хуже — для всех. А так… мы выросли. Стали сильнее. Лучше.
— Тамара, дай мне шанс, — он протянул руку. — Я буду стараться. Помогать. Буду…
— Мама, ты в порядке? — Ваня появился в дверном проёме, за ним — Оля. Они заняли позиции по обе стороны от матери, словно защитники.
— Всё в порядке, — она положила руки им на плечи. — Алексей уже уходит.
Он застыл перед ними, словно перед непреодолимой преградой. Женщина с первыми морщинами у глаз и двое детей, несущих его черты — такие же брови, скулы и взгляд, но с совершенно чужими душами. Они сомкнули плечи, создав живой заслон. Настоящая семья, созданная в борьбе с трудностями. Без него.
— Нам не о чём разговаривать, — Ваня посмотрел ему прямо в глаза. — Просто уходи.
— Вы вычеркнули нас из своей жизни, — голос Оли прозвучал натянуто и жёстко. — Теперь наша очередь.
Алексей опустил голову, медленно развернулся, спустился с крыльца и побрёл по пыльной дороге — согбенный, постаревший, одинокий.
Тамара провожала его взглядом и впервые за много лет ощутила полное облегчение. Как будто последняя ниточка с прошлым была порвана. — Пойдёмте, — обняла она детей. — Пирог остыл.
Они вошли в дом, закрыли дверь. Сели за стол втроём, как всегда. Чай парил в чашках, яблочный пирог источал аппетитный запах. За окном грачи сновали по ветвям старого тополя, солнечные лучи проникали сквозь тюлевые занавески.
— Мам, — Оля положила голову ей на плечо, — тебе грустно?
— Нет, — Тамара поцеловала дочь в макушку, потом сына. — Я не одна. У меня есть вы. А у вас есть я. Этого достаточно.
Они ели пирог и говорили о простых вещах — о школе, планах на выходные, о новорождённых телятах на ферме в Каменец-Подольском. О настоящей жизни, которую строили вместе, своими руками.