Помидоры и яблоки рассыпались по полу, и Ганна резко обернулась.
— Маричка… подожди! Я всё объясню! — выкрикнула она и поспешила вслед за невесткой.
Но Маричка уже вылетела за дверь и почти бегом понеслась вниз по лестнице. Она даже не заметила, как оказалась на ближайшей остановке.
О каком вине могла идти речь — домой она шла, не разбирая дороги, с тяжестью в груди и пустотой в мыслях. В голове крутилась только одна мысль: «Год… целый год нас водила за нос. А была ли вообще эта болезнь?»
Позже, когда Данило наконец уснул после сказки, Маричка подозвала Остапа на кухню. Он удивился — обычно жена в это время уже была без сил, но сегодня в её поведении что-то изменилось.
— Остап, — начала она, — нам нужно серьёзно поговорить.
— Что случилось? — уточнил муж.
— Это касается твоей мамы.
— Ты опять про деньги? Нам хватает. Просто ты хочешь слишком многого. Я вот подумал… А зачем тебе вообще работа? Сиди дома и ухаживай за моей мамой.
— Ухаживать за мамой? А ты знаешь, что Ганна чувствует себя вполне нормально? А может, и вовсе никогда не болела? — вспыхнула Маричка, не в силах больше сдерживаться.
— Что ты такое говоришь?
— Я ничего не выдумываю. А вот твоя мама… Сегодня я зашла к ней, а она стояла у окна и курила. И по телефону с какой-то Вероникой говорила, что та сделала ей справку.
Остап замер, не зная, верить ли услышанному.
— Подожди… Этого не может быть. Вероника — мамина подруга. Она работает в поликлинике…
— Вот именно…
Остап провёл рукой по лицу.
— Конечно, я не могу не доверять тебе… Да и зачем тебе это выдумывать. Но мама… неужели она могла так поступить?
— Похоже, могла, — спокойно ответила Маричка. — А денег нам хватало потому, что Виктор каждую неделю мне переводил. Ты думал, откуда у Данила новая куртка на осень?
Остап молчал, дыхание его стало прерывистым. Он чувствовал, как теряет контроль над происходящим.
— Завтра сам к ней поеду и всё выясню.
— Обязательно поезжай. Только не предупреждай и не звони заранее.
— Почему?
— Чтобы она не успела всё скрыть.
С этими словами Маричка встала из-за стола и ушла в ванную.
На следующий день Остап на работе не находил себе места. Мысли путались: слова жены, образ матери, разговор о справке. Он то и дело поглядывал на часы, пока, наконец, не решился сорваться в обед и поехать к Ганне.
Открыв дверь своим ключом, он увидел привычную обстановку: чистота, в вазе на столе свежие цветы, ни запаха табака, ни признаков курения.
На кухне сидела мать. Уставшая, с потухшими глазами и темными кругами под ними. Она едва подняла взгляд на сына и слабо произнесла:
— Ночью было совсем плохо. Еле дотянула до утра. Ни кусочка в рот не лезет, всё будто застревает в горле.
Голос звучал жалобно и натянуто, и Остап почувствовал, как внутри зарождается сомнение: правда ли это или игра?
Он внимательно осмотрел комнату — всё было безупречно. «Может, Маричка ошиблась?» — мелькнуло у него в голове.
— Ладно, мам, давай примешь лекарства. Потом отдохнёшь, — тихо сказал Остап, делая вид, что верит. Он разложил продукты по местам, убедился, что медикаменты под рукой.
— Я вечером ещё заеду.
И поспешил обратно на работу, будто убегая от собственных мыслей.
Всю следующую неделю Остап был сам не свой. На работе путался в чертежах, дома ловил настороженные взгляды Марички и не находил нужных слов. Он не знал, кому доверять: жене, у которой не было причин придумывать подобное, или матери, внешне — измождённой и больной, но… слишком многое совпадало.