— Я сам всё слышал, мама. Запись разговора с Маричкой в среду, когда она приходила к тебе.
Ганна побледнела, но тут же выпрямилась, скрестив руки на груди:
— А-а-а, понятно. Это твоя Маричка тебе всё нашептала. Она всегда хотела выставить меня в дурном свете. Завистливая девчонка. Так вот знай — она только себе хуже делает.
— Нет, — перебил Остап. — Это твой голос на записи. Ты сама всё сказала. Бессмысленно отнекиваться.
Мать застыла. В квартире повисла тишина. Спустя несколько секунд она зло выдохнула:
— И что? Да, я устала. Да, мне хотелось, чтобы обо мне заботились. Ты — мой сын, ты обязан помогать. Я тебя одна растила, а Виктор… где он был? А твоя Маричка… она мне никогда не нравилась!
Остап сделал шаг вперёд:
— Помогать — это одно. Но обманывать, манипулировать и делать из нас дураков — совсем другое. Это предательство, мама. И самое ужасное — ты пыталась разрушить мой брак. А насчёт отца ты не права. Он всегда поддерживал нас, помогал деньгами. Мы ни в чём не нуждались.
Ганна вспыхнула:
— Я хотела спасти тебя от этой выскочки!
— Довольно! — резко прервал он. — Она — моя жена. Мать моего сына. И знаешь, что самое страшное? Что именно она оказалась честной и преданной, а я сомневался в ней из-за тебя.
Женщина опустила взгляд, и в её глазах впервые промелькнула растерянность.
Остап взял куртку и чемодан.
— Маричка больше к тебе не приедет, и ты не имеешь права её в этом упрекать. А если ещё раз попытаешься вмешаться в нашу жизнь — мы просто перестанем общаться.
Он открыл дверь и, не повышая голоса, но твёрдо добавил:
— Подумай, кого ты потеряла из-за своих поступков.
Не дожидаясь ответа, он вышел, оставив Ганну одну в её безупречно чистой квартире.
Остап вернулся домой поздно вечером. В руках он держал пышный букет алых роз — тех самых, что когда-то Маричка называла любимыми. На пороге он замер, словно школьник, и неуверенно произнёс:
— Прости меня…
Маричка стояла в коридоре, уставшая после работы и домашних забот. Она не ждала ни цветов, ни извинений. И оттого сердце сжалось особенно остро.
— Остап… — только и смогла прошептать она.
Он поставил чемодан в сторону, протянул ей цветы и тихо добавил:
— Ты с самого начала была права. Я был глуп, что не поверил. Мне тяжело это признавать, но… я услышал всё от мамы своими ушами. Запись, твои слова — всё оказалось правдой. Спасибо тебе за терпение и за то, что не промолчала.
Маричка молча взяла букет. Слёзы выступили на глазах — не от боли, а от того, что муж наконец-то понял и встал на её сторону.
С тех пор в их семье многое изменилось. Маричка больше не навещала свекровь, и Остап поддержал её в этом решении. К Ганне он наведывался лишь изредка — уже без прежней безоговорочной преданности. Помогал по необходимости: лекарства, мелкие покупки.
Вскоре женщине пришлось снова выйти на работу — пусть и не в полную силу. Она осознала: прежней поддержки от сына больше не будет. Данило почти не видел бабушку. Та, похоже, и не стремилась — ни звонков, ни визитов, ни желания проводить время с внуком. Только изредка сухое: «Передавай внуку привет».
Если Маричке порой и было горько от этого, то Остап, глядя на свою семью, которую едва не потерял, лишь крепче обнимал жену и сына. Он понял простую вещь: настоящая семья — это те, кто рядом по любви и честности, а не по жалости и обману.