Под пронизывающим взглядом той женщины Оля сжалась, словно испуганный кролик перед пастью удавача розового цвета. Отвести глаза Оля не могла, и, бросая исподлобья взгляды на суровое, недружелюбное лицо, она ощущала себя подвешенным на ниточке зверьком — голым и беспомощным. Её маленькие ладони, крепко стискавшие деньги на хлеб, покрывались холодным липким потом. Казалось, эта женщина считает её мерзкой и никчёмной для этого мира. Казалось, ей кажется, что подобное отбросы вроде Оли не должны вообще появляться на земле – они мусор, грязь, пятно на человеческом теле…
Вначале она почувствовала это кожей. Резкий, проницательный взгляд женщины остановился на замызганном лице Оли. Пыталась понять, что в голове у этой мелкой безобразной девчонки… Женщина была недовольна — всегда недовольна Олей, хотя та даже не знала её имени. Женщина задержала взгляд на испачканных руках Оли, которые та вынуждена была держать перед собой, боясь уронить деньги. Левый уголок её рта опустился вниз, правый извивался судорожно… Затем женщина наконец-то покинула магазин, притопывая авоськой по бедру, и Оля облегченно вздохнула. Ещё один бой был окончен.
Оля перевела дыхание и приблизилась к прилавку. Её никто не замечал. Продавщица уже наклонилась через прилавок к тёте Галине, которая тоже будто вытягивалась вперёд. Как только женщина с лестницы отошла, продавщица с ворчливым и клеветническим голосом произнесла:
— Это Лена, — мотнула крупной головой в сторону двери, — слышала? Хахаля своего выгнала, пьяницу этого. Съехал он. Полгода всего прожили.
— У-у-у! — оживилась тётя Галина, делая руками движения, будто хлопая крыльями. От неё пахло молочной коровой. — А разве он был алкоголиком? Кто ж у нас не пьёт, Нина? Скажи, кто?
Оля не особо вникала. Она смотрела на румяные кирпичики хлеба, выставленные в три ряда на подносах за спиной продавщицы. Как же аппетитно пахнет свежий хлеб, Господи! Его корочка наверняка хрустит… Оля сглотнула.
— В общем, опять одна осталась, — продолжала продавщица, — я не понимаю эту бабу! Лучше плохой мужик, чем никакой. Ну пил он, так мой пьёт, и твой напивается, так что теперь? А Лена глупая! Просидела до тридцати пять лет в полном одиночестве и ещё столько же просидит, — вразумительно качнула головой продавщица и добавила: — Пока не помрёт.
— Если бы ещё красавицей была, чтоб всем нравиться… — сочувственно поддержала тётя Галина. — А так… Лицом не вышла, бедняжка.
— И фигурой не вышла! Вот почему я и говорю: радуйся тому, что досталось. Глупая! Так, а ты чего тут стоишь, уши греешь и рот раззявила? — строго обратилась продавщица к Оле.
— Не волнуйся, Нина, дите ведь ни в чём не виновато, — успокоила та, ласково прищурившись. — Что хочешь, покупай.
— Можно хлеба? — робко попросила Оля и вывалила перед продавщицей мелочь. — Подсчитай.
Продавщица, не досчитав, собрала копейки влажными от детских рук пальцами и выдала девочке хлеб. Оля быстро ухватила шершавый, ещё тёплый кирпичик и направилась прочь. Услышала шёпот тёти Галины:
— Ну что ж ты? Девочка ни в чём не виновата, мать плохая. Хорошая дитя…
— Да брось их всех! Не стану я с каждым сюсюкаться. Меня никто не жалеет, — отрезала продавщица.
Оля отошла на безопасное расстояние от магазина и, украдкой оглянувшись, убедившись, что никого поблизости нет, уткнулась конопатым носом в хлеб. Вдохнула глубоко, щекоча ноздри. В этом запахе было счастье, уют и тепло — должно быть, приблизительно так пахнет материнская утроба — не хлебом, а мирным покоем, наполненным бесконечным наслаждением. Вкусив хрустящую корочку, которая хранила прикосновения труда работниц хлебокомбината, шум цехов и ветер дороги, по которой хлеб доставлялся фургоном к ним, Оля испытала восторг. Ещё кусочек! Ещё! Настроение поднялось, и даже образ той строгой Тани, которая встретила её с ненавистью в глазах, отступал, словно воздушный шар, уносившийся за верхушки покрасневшего клёна, терялся в чистом небе, а прохладный осенний ветер гнал его дальше прочь…
Поскольку радости в жизни Оли и младшей сестры было так мало, она научилась наслаждаться малым, что никто не мог отнять: она с восхищением смотрела на первые капли дождя, когда их впитывала потрескавшаяся от засухи земля. Её очаровывал закат — сначала усталый и вздыхающий, а потом догорающий красным яблоком за крышами домов. Каждое утро, идя в школу, Оля останавливалась у куста жёлтой розы, любуясь каплями росы на лепестках и ощущая свежесть наступающего дня. И словно опавшие жёлтые листья берёзы, которые ветер разносит по лугам, дорогам и дворам, украшая землю золотом осенних монет, так и счастье — оно не всегда видно с привычного ракурса. Волшебство берёзовых листьев казалось сором, но если снять с себя покров людских пороков, если позволить себе просто быть — просто пребывать в этом моменте, не думая, а лишь наблюдая… Капли дождя на окне — они прекрасны, игриво скатываясь, словно мультяшные Капитошки, все без исключения чисты. Они хотят попасть к вам домой! Впустите их! Поиграйте! Позвольте им капать на усталое лицо — и почувствуете влажный поцелуй святого неба. Позволяйте себе хотя бы иногда быть такими, как Оля.
Дома Олю ничего хорошего не ожидало, поэтому она и не торопилась туда возвращаться. Мать, пользуясь отсутствием мужа, пила и почти не обращала внимания на дочерей. В доме часто бывали посторонние, но и без них мама частенько заливалась спиртным, забывая про дела. На кухне царил ужасный беспорядок: липкие столы, грязная посуда. Зачем мыть посуду, если ничего не приготовлено? Везде мусор, грязь, разбросанные шкафы, разорённые кровати и диваны. Оля передала младшей сестрёнке хлеб, от которого та взвизгнула от счастья, и подошла к матери. Та, широко раскрыв рот, спала, и Оля смогла рассмотреть её разрушенные зубы. Когда мама была трезва, она выглядела привлекательной женщиной. Отец немало раз говорил, что взял в жёны самую красивую девушку в округе. К сожалению красота оказалась пустой и безвольной.
— Сломленная женщина, — так говорили о ней в деревне.
А ещё добавляли: — Если Бог обделил мозгами, то не сопротивляешься…
Оля робко толкнула мать в плечо.
— Мам, мам… Хочешь поесть? Я хлеб купила.
— А-а… у-у… — пробормотала мать, отвернувшись, словно прогоняя муху, но Оля снова подтолкнула её. Мать разлепила мутные глаза: — Хлеб, говоришь? Откуда деньги взяла, проклятая?
— Нашла. Валялись на полу в сенях, — соврала Оля. На самом деле отец оставил ей немного денег на крайний случай, отправляясь в вахту.
— Врёшь, кикимора! Через день деньги находишь, золотоискательница! Батя дал? Признавайся! Давай сюда, что осталось!
— Нет! Больше ничего нет! Я нашла их!
Деньги действительно были последние — Оля выгребла из заначки последние копейки. Младшая Катя стояла рядом и жадно глотала хлеб, глядя на мать большими кукольными глазами, но на этом её сходство с куклой заканчивалось — она больше походила на истощённого цыплёнка.
— Мам… Когда папа вернётся?
— Папа, папа, папка! — сказав грубо, мать села. — Где же наш папка! Какое сегодня число?
— Второе октября, суббота.
— Ох, как быстро время летит! А он пятого должен… — огорчённо произнесла мама. Потёрла глаза, потянулась, выбросив руки вперёд и оглядела захламленную комнату, затем дочек. Катя продолжала грызть хлеб, роняя крошки, а Оля задумчиво смотрела куда-то в пространство за мамой, будто в окно.
— Куда ты там уставилась? Пришёл кто-то? — пробурчала мама.
— Нет… На окне такой красивый паучок в паутине… с крестиком на спинке. Хотелось бы быть пауком, плести сети… У них такие узоры красивые… И лапки пушистые.
— Потому что ты — дура, — ответила мама. — Как с козла молока с тебя, только мечтаешь о всякой ерунде. Лучше воды матери принеси. Животных нет от вас.
Когда папа был дома, эти дни были настоящим счастьем. Он приносил и деньги, и подарки, и любовь с заботой… Он убирал в доме, заботился о дочках и жене. В эти моменты дети были сытыми и счастливыми. Но длилось счастье всего две недели, потом снова начиналась вахта, и он уезжал. Оля и Катя ощущали себя покинутыми и ненужными: покрывались грязью, начали плохо пахнуть, а мама снова уходила в длительный запой. К девяти годам Оля уже понимала — папа возвращается только ради них. Ходили слухи, что у него где-то там с другой женщиной семья, а сюда он заходит лишь чтобы дочки не пропали окончательно.
— Папа, можно нам с тобой поехать? Забери нас, — просила дочь.
Отец целовал бледную макушку Оли, забирал её к себе на колени. Они сидели на крыльце. Полынь покрылась инеем, словно вдруг поседела. Раннее утро новом дне. Короткий миг счастья Оли. Поезд у папы на семь утра.
— Как я вас заберу, доченька? Там работа, понимаешь, вахта, живу в строительном вагончике, с детьми никак. Терпи, потерпи, всё будет.
— Может, у тебя там другая тётя? — спросила она.
Не дождавшись ответа, добавила:
— Мама опять пить начнёт.
— Знаю.
— Печь топить не будет.
— Прости меня, малышка.
Отец уходил, поднимая дорожную сумку, исчезая за забором, его фигура растворялась в перелеске. Оля долго держалась за тот серый забор, который впитал ветер, дождь, снег и метель, дрожала от сырой прохлады утра, зуб на зуб не попадал. Он покинул их. Снова предал. У него там, на севере, за длинной железной дорогой, другая семья, где ему комфортно. А с ними — он несчастен.
В тот же день Оля, понурив голову, шла в школу, тянув за руку младшую сестру, чтобы отдать её в детский сад, где хоть покормят. Мать же спала в свежей постели, счастливая оттого, что муж, наконец, уехал.,— Ручки мерзнут, — сдавленным голосом сказала Катя на перекрёстке.
— Подожди ещё пять минут, Катенька, — ответила Оля. — Я так и не нашла твои перчатки…
— Потому что у меня их просто нет!
Катя резко вытащила руку и остановилась, словно срубленная. Заплакала.
Оля села перед ней на корточки и начала тёплым дыханием согревать сестрёнку. Позади неё кто-то подошёл, вышел из дома на перекрёстке. Шаги прекратились. Оля поднялась.
Снова эта женщина! Чёрные, чуть подкрученные волосы, спрятанные под малиновым платком, завязанным сзади. Таня смотрела на них с отвращением, холодным взглядом, словно пробираясь до самой души Оли. Так казалось девочке. Оля нахмурилась и ответила таким же презрением. Они не поздоровались, разошлись молча.
Встреча с Таней испортила весь день Оле. Что ей вообще нужно? Почему она всегда так на них смотрит? Это никак не её дело!
На следующий день, когда Оля снова вела сестру в детский сад, их внимание привлекли детские варежки, висящие на калитке. Они были красного цвета, новые, связаны вручную и выглядели очень аккуратно. На обратной стороне варежек были вывязаны заячьи ушки. Обе девочки были в восторге, и Оля сразу помогла Катеньке надеть новые варежки. Но кто же их туда повесил?
— Это сделал ангел! — радостно выкрикнула Катя и покрутила варежки к небу. — Спасибо, ангел! И привет!
С ноября деревню покрыл снег. Мать Оли не выходила из запоя. Если питья не было, она становилась очень раздражительной и выгоняла девочек на мороз, чтобы их не было видно. В декабре, когда стало ещё холодней и голоднее, в доме снова была пьянка. Там появился незнакомый мужчина, которого Оля раньше не встречала. Мать была уже в полубессознательном состоянии после выпивки. Мужчина обратил внимание на Олю — он начал приставать к ней, домогался, трогал в неприличных местах. Маму это забавляло.
— Ну же! Хватит строить из себя! Порадуй дядю! — с трудом произносила она, заплетающимся языком. — Не уходи, слышишь, непослушная девчонка?!
Оля разрыдалась, и Катя начала плакать вместе с ней… Сначала мать избила Олю, а потом и та, и мужчина потеряли терпение от этих надоедливых детей. Мать выбросила их верхнюю одежду в сени и велела немедленно исчезнуть.
— Надоели! Чтобы до утра я вас не видела! Вон из дома! На улицу!
Оля тихо плача, одела себя и сестру. Они вышли на мороз. Куда идти в такой поздний час? Побродив немного по двору, они сели в сугроб за домом.
— Видишь, Катенька, как красиво искрятся снежинки? Они словно сверкают, — показала Оля сестре варежку, мерцающую от падающего снега.
— Я хочу есть и спать, — тихо проплакала Катя.
Так они сидели долго. Куда пойти? Не было у них бабушек — мать сирота, а родители папы жили очень далеко, в жизни Оля их не встречала. Она крепко прижимала засыпающую сестрёнку к себе, чтобы согреть её. Вокруг — снежный покров, среди которого виднелись дома, сараи, крыши, похожие на островки. Можно было вообразить, что это тёплые острова, а снег — горячий песок. Оля замёрзла, и этот холод странным образом убаюкивал её, словно колыбельная, медленно уносящая сестёр в глубокий сон…
Внезапно Оля ощутила чьи-то взгляды. Она открыла глаза и увидела, что над ними нависла Таня, грозная и непоколебимая, словно монумент. Эта женщина, с холодным и пронзительным взглядом, повернулась к ним. Таня скверно ругнулась, наклонилась и взяла Катю на руки. Обратилась к Оле:
— Хватит с меня. Я больше не могу это видеть. Пойдём.
Оля с растерянностью поднялась.
— Куда? Мы домой не можем — там мама…
— Она волчица, а не мама! — резко ответила Таня. Оля едва поспевала за ней по дороге. Они уходили из родного дома. — Вы бедные детки! Я забираю вас к себе.
— Проползла, всё-таки, злая женщина… Быстро ты решила!
Таня резко отдернула короткую кухонную штору и взглянула в окно на девочек, которых подняла из сугроба несколько дней назад. Цветок герани на окне безжизненно покачнулся. Катя, выпятив шею, смогла увидеть в окне свою маму. Она едва проглотила ложку тушёной картошки.
— Мама! Там мама! — воскликнула она, указывая пальцем на угасающий вечер за полями, где мама шла в плаще серо-синего цвета.
Оля испугано посмотрела на Таню, их взгляды встретились. Эта женщина, хоть и казалась суровой и холодной, к тому же непривлекательной и отталкивающей, уже сделала для них в один день больше, чем мама за целый год. Оле всё ещё было страшно, она не доверяла Тане и вжала голову в плечи. Она не знала, чего ожидать.
— Сидите здесь. Я скоро вернусь.
Таня направилась через двор к калитке. По пути она резко успокоила лающую собаку. Оля заметила, как мать замерла на месте — словно ученик перед строгим учителем.
Не открывая калитку, Таня гордо подняла подбородок и остановилась. Перед ней стояла ничтожная женщина, а Таня ясно показывала Галина, матери девочек, своё пренебрежение.
— Что тебе надо?
Галина облизнула потрескавшиеся губы.
— Отдай детей, Таня. Давай разойдёмся по-хорошему.
— По-хорошему не получится. Зачем они тебе?
— Как зачем? — кривой улыбкой ответила Галина, словно вынуждена была говорить с умалишённой. — Это же мои дети! Ты на них никаких прав не имеешь!
— Можешь считать, что теперь у тебя детей больше нет. Если бы я не вытащила их из сугроба позавчера ночью, они бы замёрзли насмерть, пока ты напивалась с очередным мужиком.
— Из какого сугроба? И с каким я была мужиком? — взвизгнула Галина, похожая на мелкую дворняжку, и вцепилась в забор. Таня обратила внимание на её грязные и обломанные ногти. — Ах, ты о Сергее! Это был друг семьи!
— Ты просто выбросила детей на мороз.
— Ложь!
— Всё, что ты говоришь — сплошь ложь. Дети сами всё рассказали, и как твой мужик приставал к Оле — тоже. Они подтвердят это в суде.
Слово «суд» вызвало у Галины громкий вздох, и изо рта у неё вышел пар.
— Наверняка к тебе уже приходили из райкома? Раз уж принесли нам рюкзак Оли и кое-какие вещи, — продолжала Таня. — Ещё многое впереди. Убирайся, Галина. Дети будут со мной, пока всё не решится.
— Проклятая доносчица! Стукачка! — выплюнула Галина слюну. — Какой вопрос? Ты хочешь сказать, что у меня заберут родительские права?! Ты хоть думаешь о судьбе детей? Им лучше без матери, в детдоме? Верни их сюда! — вскрикнула она на высокой ноте.
— Посмотрим, где им действительно лучше. Всё, иди прочь, мне не до разговоров с тобой.
Не попрощавшись, Таня развернулась и пошла к дому по дворовой дорожке.,— Приводи их сюда! Слышишь меня, наглая?! Кто ты вообще такая?! — кричала ей в спину Галина, размахивая всем телом и дергая калитку, — Приведи детей ко мне, я сказала! Скотина! Чудовище! Отвратительная морда обезьяны!
Таня на секунду обернулась, злобно улыбнулась и показала ей крепко сжатый кулак.
Затем она вошла в комнату и остановилась перед шкафом с одеждой. За ней несмело последовали чужие дети, словно за утятами. Таня копалась в глубине шкафа, достала объёмный мешок, развязала его и сунула руку внутрь. На свет появился плюшевый заяц с изношенными серыми ушками. Лицо Тани озарилось, словно вспыхнули воспоминания. Она протянула зайца Катеньке.
— Нравится? Вот, держи, теперь он твой.
Катя запрыгала с зайцем в руках.
— А что касается тебя… — задумчиво произнесла Таня, глядя на Олю. — Завтра в школу… Как насчёт новых лент для кос? Купила их бессмысленно… Посмотри какие! Новые! И так идут твоим серым глазам!
Оля, увидев нежно-розовые ленты, загорелась, но тут же охладилась.
— Что случилось? Не нравятся?
— Они слишком красивые для меня… Моя школьная форма… она… — опустила взгляд Оля.
Таня положила свою широкую ладонь на плечо девочки:
— Я посмотрю, что можно сделать.
Таня вручную выстирала изношенную школьную форму Оли и развесила её сушиться у печки. Решила рано подняться, чтобы привести её в порядок: добавить длину, обновить воротничок и манжеты… В шитье Таня была мастером, хотя никто никогда не поверил бы, глядя на неё: всегда выглядела просто, но опрятно. Она могла мастерски вышить гладью воробья на одной из блузок, связать кофточку, вызывающую восхищение… Но зачем? Ведь она была страшной, не хотела лишний раз смотреть в зеркало — губы, будто расплющенные вареники, мелкие невыразительные глаза, чёрные ястребиные брови, нависающие так низко над ресницами, словно постоянно нахмурена. А плечи — просто ужас, похожи на плечи заядлой пловчихи. Таня давно перестала ждать личного счастья.
Она была влюблена однажды, но тот человек и не подозревал об этом. Игорь впервые забрел сюда каким-то случайным ветром… Он уже был женат на Галине, матери девочек. Молодые поселились в деревне, и Таня радовалась, что Игорь счастлив… Но ревниво следила за его жизнью, замечала каждую мелочь. Иногда ей хотелось ударить Галину или хотя бы дать ей пощёчину. Хотелось закричать:Лучшие подарки для любимых
— Очнись! Хватит пить! Зачем ты так себя унижаешь?! У тебя ведь муж такой! Пожалей детей! На них слезами не взглянешь!
Девочки были так похожи на Игоря, что Таня не могла спокойно на них смотреть — они были, словно её собственные дети. Будто её родных держат за высоким забором, не ухаживают, не кормят, не дарят любви! Их недолюбливают местные, обращаются как с отребьем! Каждый раз встречаясь с Олей на улице, Таню разрывало желание сказать девочке тёплые слова, пригласить к себе, дать конфету… Это сострадание рождалось из любви, а любовь становилась сильнее от этого сострадания. За этих детей Таня была готова умереть и уже не помнила, когда девочки стали дороже для неё, чем сам Игорь.
Разрушать семью и разлучать детей с отцом Таня не хотела. Ведь если пожалуется куда-то, детей заберут в детдом. А разве там лучше? Здесь хотя бы она могла молчаливо следить за ними… Но терпение имеет границы. Увидев детей поздно вечером, вышвырнутых в сугроб за дверь, она резко поняла, что должна сделать — забрать их к себе. К этому шла вся её одиночная жизнь!Туры для семейного отпуска
Раздавать любовь на словах Таня не умела, а сделать дело — могла. С утра, проснувшись до рассвета, Таня любовалась спящими девочками и принялась за шитьё. Уставшая, но гордая собой, смотрела на Олю у зеркала. Девочка вертелась и сияла. Таня так обновила форму, что она выглядела как новая! Оля резко повернулась к Тане — ей хотелось обнять эту дарительницу и поблагодарить… Но как? Таня была такой суровой!
— Какая же ты красотка! — сказала Таня, и в её глазах заискрились слёзы. — Иди сюда, я кое-что поправлю…
Оля бросилась ей навстречу и обняла. Решила — пусть будет, что будет! Тёплая, мягкая, такая добрая Таня! Обе заплакали. Таня сидела на стуле, а Оля, сдвинув красную косынку Тани, ласково гладила её волосы детской рукой.
— У тебя волосы пахнут васильками и сверкают, как речная вода.
— Девочка моя… — прижалась Таня к ней. — Я давно хотела…
— Вы же никому нас не отдаёте? Я не хочу к маме… Хорошо, тётя Таня?
— Просто Таня. И нет — никому не отдам.
***
Суд назначили на февраль. Свидетелей по делу хватало, удивительно, почему раньше не проявились. Всем сразу стало жалко детей. Галина продолжала пить, теперь у неё был повод — такое горе! Детей графу забрали без причины! Игорь вернулся домой на новогодние праздники. Детей рядом не было. Жена находилась в пьяной беспросветности. Дом напоминал свалку как никогда. Быстро разобравшись, куда и что, он отправился к Тане.
Сначала он даже не признал детей — действительно ли они его? Чистенькие, опрятные, весёлые, с аккуратными косичками-баранками! Щёчки немного округлились! Пока ребятишки играли, Таня молча накрыла на стол и пригласила к трапезе.
— Чем богаты, тем и рады, не обижайся… — опустила взгляд. Она всегда волновалась при Игоре, словно девочка.
— Ты даже не должна, Таня! Я не знаю, как тебя благодарить! — говорил Игорь, но оглядывался по сторонам: у Тани дома тепло, уютно и мило. Много было сделано своими руками: шторы, половички, накидки, салфетки…
— Благодарить! — фыркнула Таня. — Вот когда родителям безразличны родные дети…
Игорь виновато опустил голову. На коленях у него сидела Катя и лизала сахарного петушка, которого папа ей подарил.
— Давай потом поговорим, без детей? — попросил Игорь.
Он провёл с детьми вечер, видно было, что ему совсем не хочется уходить — он оглядывался, словно бездомный, надеясь, что пускают под кров.
— Вот, Тан… Стараюсь, — начал объясняться Игорь на крыльце. — Приезжаю — всё мою, за детей плачу… Но жить с Галиной невозможно… у бабы нет мозгов. Для меня вахта — спасение. Если детей отберут…
— А скажи мне честно — на вахте есть у тебя кто-то?
Игорь выдохнул пар в морозный воздух и почесал щетину.
— Есть.
— Любишь?
— Нет.
— Тогда зачем?
— Не знаю, просто хочу сбежать! Я слабый человек, Таня!
Помолчали. Собака Тани бегала около них, танцевала в разные стороны. Ночь уже наступила.
— Что же будет с детьми после суда? Лишат прав? — задумчиво спросил Игорь.
— Тут уже, думаю, всё решится, как ты захочешь. Я никому детей не отдам и тебя не выгоню, если придёшь. Только если придёшь — навсегда, без всяких вахт. В колхозе работы хватает и для тебя, а денег всех не…
— Стоп, стоп! Ты что — замуж выйти предлагаешь?
— А ты любишь своих детей? Кого больше — их или себя? Станешь ли для них матерью? Им со мной плохо?,— Они ничего для тебя не значат!
— Ты что, ничего не понимаешь! Они дороже всех моих близких! Сколько раз моё сердце болело из-за них, благодаря вам, трусливым?
— Но отчего?
— Потому что нельзя любить человека и при этом не лелеять его потомство, — с дрожью в голосе призналась Таня.
***
Игорь ошарашено уставился на неё. Таня смотрела прямо в его глаза.
— Меня? Уже давно?
— С первого мгновения.
От удивления Игорь опустился на холодный порог. Таня тоже присела рядом. На них любопытно поглядывала собака, наклонив голову набок.
— Какие же звёзды яркие… — пробормотал Игорь. — Ладно, Таня… Может, я останусь на ночь? Здесь у меня дома нет — он остался там, где дети, а теперь… Найдётся для меня уголок?
Таня поднялась, потянулась сладостно, словно сбросила с себя тяжесть забот.
— Да чего там — придумаю. Пойдём. Папаша…
***
Тяжёлый февраль ушёл, весна быстро промчалась в заботах, и настало звонкое лето. Таня с Игорем живут на радость всей деревне, растят Олю и Катю. Родная мать после суда, где у неё отобрали родительские права, около месяца тонула в горечи, а в апреле пропала без вести. Говорили, что она в Каменце-Подольском приспособилась к какому-то мужчине. Работать баба не привыкла, а без поддержки Игоря им всем было очень трудно.
Таня расцвела! Её лицо стало светлым и доброжелательным, исчезла суровая морщина между бровями на лбу. Или это только показалось Оле? Ведь теперь она уверена, что нет в её жизни женщины душевнее, чем тётя Таня. По вечерам они выходят вместе во двор, Таня раскрывает меха баяна и начинает играть частушки вместе с девчонками. Таня всегда была инициатором и попадала в точку: она знала бесчисленное количество частушек и учили их детей.
Катенька без обуви бегала по двору после дождя, кружась возле собранной свёклы, и Таня вспомнила потешку. Баян зазвучал, а затем…
А у нас во дворе
Квакали лягушки,
А по лужам босиком
Прыгали девчушки.
Уууу— уух!
Игорь смеялся, подбадривая Олю — выходи, мол! Оля взмахнула юбочкой и начала весело танцевать перед ними:
Мама с папой и сестрёнка –
Вот она моя семья!
Ой, спасибо вам, родные,
Что вы есть у меня!
Уууу-уух!
Таня играла беспрерывно и задорно! Игорь приблизился к её уху:
— Когда им расскажем про братика?
— Чур тебя! — с улыбкой толкнула онa его в плечо. — Может, там девочка! Девочки лучше! Посмотри только на Катеньку, какая она смешная!
Катя чуть порвала кожуру свёклы и измазала соком щёки. Подбежала к родителям, топнула ножкой и запела, словно артистка:
Я секрет румян сохранила
У прабабки Фёклы —
Лучше всех заморских румян
Сок от нашей свёклы!
Ииии-ууух!
Родители захлопали в ладоши. Игорь вновь наклонился к Тане:
— Таня, у нас скоро общий ребёнок… Это как-то не по-человечески… Мы уже второй год вместе… Выходи же за меня замуж! Людям в глаза не стыдно смотреть! Мы живём неправильно!..
— Ой, какой же ты теперь правильный! — устыдилась Таня.
— Ну что, выйдешь за меня?
— Куда уже денусь…