Она не ответила. Лишь молча смотрела перед собой.
— София, ты же понимаешь, ей тяжело одной. Она привыкла, что я рядом, что всё на мне. В аптеку не выйдет — давление скачет. С пятого этажа не спустится — нога не даёт. Если я уеду… кто тогда?
— Ты хочешь сказать, что не можешь оставить мать всего на неделю?
Он отвёл глаза.
— Ну… ты бы видела, как она плакала, когда я всего на три дня в Киев ездил…
София вдруг осознала: у него нет личного «я» — есть только «мы», где он и Лариса — единое целое, неразделимое.
Через день раздался звонок.
— София, добрый день, — голос Ларисы звучал тягуче, как мёд. — Я не отвлекаю?
— Слушаю вас, — спокойно ответила София.
— Я просто хотела… по-доброму. Вы Михайла, пожалуйста, не перегружайте, ладно? Он у меня… очень чувствительный. Всё принимает близко к сердцу. После ваших разговоров ходит, как будто его нет.
— После каких разговоров?
— Ну… наверное, вы хотели его к чему-то подтолкнуть. А он такой — стоит почувствовать давление, сразу уходит в себя. Он вам не говорил? Очень ранимый. Я его лучше всех знаю.
«Я его лучше всех знаю».
Вот она, главная соперница. Не бывшая жена, не работа. А мать, которая даже не пытается скрыть, что занимает первое место.
— Я понимаю, вы взрослая женщина, — продолжала Лариса. — Самостоятельная. Но Михайло у меня вырос в любви. Он не привык к жёсткости. Постарайтесь быть мягче. Он потом очень переживает.
София кивнула — хотя собеседница, конечно, этого не видела.
— Благодарю за совет, — сказала она. — Но, по-моему, взрослый мужчина должен уметь говорить сам за себя.
— Вот вы сейчас обиделись… А он потом мучается чувством вины. Я просто прошу: не давите. Он у меня один.
После разговора София долго смотрела в окно. За стеклом кипела жизнь — дети играли, кто-то ругался у машин. Всё было настоящее, живое.
А у неё — словно застывшая пьеса. Где она — второстепенная героиня в чужом сценарии. Где все чувства мужчины уже распределены — матери. А ей остаётся быть только мягкой, терпеливой, безобидной.
Той, кто «не давит».
Той, кто ничего не просит.
И тогда она поняла: ему не нужна спутница. Ему нужна вторая мама. Только моложе.
А ей больше не нужны сыновья. Ей нужен партнёр. Равный.
* * *
Три дня они не общались. Ни звонков, ни сообщений. Он тоже молчал. Только однажды прислал смайлик — тот самый, которым обычно отвечал на её «доброе утро». Без слов. Без продолжения.
На четвёртый день она написала сама:
«Можем встретиться? Хочу закрыть гештальт».
Он предложил встретиться в парке — там было людно и спокойно.
София пришла раньше и села на скамейку у фонтана. Отклонилась на спинку и закрыла глаза. В этом шуме, в голосах прохожих и свежем воздухе было больше жизни, чем в их последней беседе.
Он подошёл тихо, как всегда.
— Привет, — сказал он. — Ты хорошо выглядишь.
— Я сплю нормально, — улыбнулась она. — Впервые за долгое время.
Он сел рядом и помолчал.
— Ты ушла?
Она посмотрела на него без упрёка, с теплотой — как на того, кто не виноват, но и не может иначе.
— Я освободилась.
Он кивнул — понял.
— Я не умею по-другому, София. Мы с мамой… с детства вместе. Я для неё всё, понимаешь?
— Понимаю. Только я — не «всё». Я отдельная личность. И мне нужен тот, кто живёт своей жизнью рядом со мной, а не растворяется в материнской любви.
— Я не хотел тебя ранить.
— Ты и не ранил. Просто ты не сделал выбор.
Он замолчал. Похоже, хотел что-то сказать — но слов не нашёл. И она уже не ждала их.
— Я больше не хочу быть той, кто всё понимает и подстраивается. Мне этого достаточно. У меня есть дочь. Я уже мать — ей и себе.
Она поднялась с лавки. Лёгкий ветер тронул край её пальто.
— Ты хороший человек, Михайло. Просто тебе нужна не женщина рядом, а продолжение Ларисы. А я — не продолжение. Я совсем другой человек.
Он кивнул снова. Без обиды. Просто стал ещё тише, ещё меньше.
Вечером она зашла в магазин и купила белые розы. Не по случаю — просто потому что захотелось.
Дома Кристина что-то писала в тетради. Услышав шаги матери, выглянула из комнаты:
— Ну что, всё?
— Всё, — кивнула София. — И слава богу.
Она сняла пальто, поставила цветы в вазу и заварила чай с бергамотом. И почувствовала: никто не ждёт от неё объяснений. Никто не требует быть понимающей.
Только тишина и право быть собой. Без чужих ролей и тапочек у кресла. Без «не обижай его».