— Сергей осознавал, что проще уступить и передать мои деньги, чем вступать в спор с тобой и мамой, — её голос оставался ровным и холодным, словно поверхность металла. — Однако эта схема больше не действует. С сегодняшнего дня ты взрослый, дипломированный профессионал. Добро пожаловать в реальный мир. Здесь за отдых платят самостоятельно. Иди, ищи работу. Даже в Коблево можешь попробовать. Там, говорят, всегда требуются носильщики багажа.
Сергей не выдержал. Он сделал шаг вперёд, лицо его вспыхнуло багровым от гнева и обиды.
— Ты слышишь себя? Ты оскорбляешь моего брата прямо в нашем доме! Речь уже не о деньгах, ты понимаешь? Ты просто не уважаешь ни его, ни меня! Ты ставишь себя выше нашей семьи! — в его голосе зазвучали новые, твёрдые нотки. Это была уже не простая обида, а осознанное обвинение, переход от защиты к атаке. Он приблизился ещё на шаг, почти уткнувшись в кухонный островок, который теперь служил своеобразной преградой. — Дело не в Одессе и не в деньгах. Речь о принципах. Существуют вещи, важнее твоих подсчётов в Excel. Есть братство. Кровь. То, что ты, похоже, не способна оценить.
Игорь тут же подхватил эту тему, мастерски вплетая в неё партию обиженного родственника. Он сбросил с себя образ наглого потребителя и примерил маску непонятого и чувствительного члена семьи.
— Да я уже и не желаю эту поездку, — он театрально махнул рукой, словно отгоняя надоедливую муху. — Дело не в самой поездке. Дело в отношении. Ты смотришь на меня, Тамара, будто я какая-то паразитическая тварь. Как будто я пять лет не учился, а сидел у тебя на шее, сложа руки. Между тем я всегда знал, что это временно. Что выучу специальность и стану опорой для всей семьи. Для вас с братом тоже.
Тамара окинула их обоих размеренным, пристальным взглядом. Она уже видела эту тактику на семейных ужинах, когда их мать разыгрывала подобные сцены. Это был отлаженный дуэт, многолетний механизм для выкачивания ресурсов и подавления иных мнений. Один давил на абстрактные ценности, другой вызывал жалость. Цель была одна — заставить её чувствовать себя виноватой, мелочной и чужой.
— Опорой? — она едва заметно усмехнулась, но в её глазах не мелькнула ни тень веселья. — Чтобы стать опорой, Игорь, сначала нужно научиться стоять на собственных ногах, а не опираться на чужие. А ты, Сергей, — она перевела взгляд на мужа, — говоришь о крови. Хорошо. Давай обсудим её. Когда мне требовалась операция на желудок, и мы откладывали её на полгода, потому что твоему брату срочно понадобился новый ноутбук для «учёбы», была ли это кровь? Или когда мы праздновали мою тридцатилетие в пиццерии на углу, потому что все сбережения ушли на оплату его долгов по сессии, это было братство?
Её слова падали в тишину кухни, словно тяжёлые камни. Она не повышала голос, не срывалась. Она просто констатировала факты, и эта сдержанная фактология была страшнее любого крика. Она выкладывала на стол их общие жертвы, которые они с Сергеем молчаливо приносили в жертву его братской любви.
— Ты всё сводишь к деньгам! — взорвался Сергей, потому что против её логики у него не было доводов. — Ты мелочная, вот в чём дело! Ты просто не способна порадоваться за другого человека! Тебя душит зависть, что Игорь молод, свободен, что он может запросто взять и улететь, а ты должна завтра снова тащиться на работу!
— Именно, — спокойно подтвердила она. — Я обязана ходить на свою работу. Туда, где я зарабатываю деньги, которые ты с такой лёгкостью готов потратить на прихоти своего брата. Моя «мелочность», как ты выражаешься, — это то, что обеспечивает крышу над головой для всех нас. Включая периодические визиты твоего брата, который никогда не отказывается от ужина.
Игорь понял, что маска жертвы рухнула. Он сменил образ, и теперь на его лице застыло выражение презрительной жалости.
— Тебя просто жаль. Ты сама загнала себя в ловушку из «должна» и «обязана», а теперь злишься на весь мир. Мы с Сергеем — мы другие. Мы умеем жить, наслаждаться моментом. А ты… ты просто душишься из-за каждой копейки. Мне не нужна твоя подачка. Мой брат меня поддержит. Потому что он — мой брат. И он всегда будет на моей стороне, а не на стороне какой-то озлобленной на весь свет женщины.
Это был прямой удар, рассчитанный на унижение, на понижение её до уровня истеричной мегеры. Сергей не вмешался. Он молча стоял рядом, и его молчание звучало громче любых слов. Оно означало полное и безоговорочное согласие. Он сделал свой выбор.
— Я его брат, — произнёс Сергей тихо, но чётко, глядя Тамаре прямо в глаза. — И я ему помогу. С твоим одобрением или без него. Это моё окончательное решение.
Слова повисли между ними, и в этот раз не последовало ни эха, ни отклика. Их поглотила внезапно возникшая пустота. Тамара смотрела на мужа, и на её лице не было ни гнева, ни обиды. Лишь спокойное, предельно сосредоточенное внимание. Она наблюдала за ним так, как энтомолог наблюдает за насекомым, чьё поведение было предсказуемо с самого начала эксперимента. Она видела, как Сергей, наслаждаясь собственной решимостью и праведностью, достаёт из кармана телефон. Игорь стоял рядом, чуть позади, и его лицо выражало плохо скрытое торжество. Он был зрителем в первом ряду представления, где его брат доказывал верность клану, а не женщине, с которой делил постель и банковский счёт.