«На дальней станции сойду, трава по по–о-й–яс!» — раздалось от моего соседа по купе. Он, откинувшись на жёсткую спинку своего места, с блаженством поглаживал выпирающий из–под рубашки живот. Пуговицы едва удерживались на его поясе и вот–вот могли отлететь, рассыпавшись горошинами по полу.
Легко звенели ложки, а только что принесённый проводницей горячий чай в стаканах с подстаканниками «Слава Октябрю» наполнил тёплый, слегка душный воздух купе сладко–лимонным паром.
Наше окно запотело, за ним же медленно проплывали поля, гладко выглаженные осенними ветрами, покосившиеся домики, скучающие, словно женщины у колодца, в бедных деревнях или стоящие отдельно, вызывающе торчащие среди октябрьского запустения, будто стараясь доказать, что их не сломить, не сровнять с землёй.
Я пытался не обращать внимания на бормотания соседа, отвернулся к стене, но его «трава по пооояс» всё равно лезла в уши. Наверное, меня выдало выражение лица, потому что мужчина спросил:
— В командировку?
Я кивнул молча. Разговорить меня не хотелось. Не люблю эти вагонные беседы и не верю, что можно так просто открыться перед незнакомцем.
— А я домой. Всё дела, дела, крутился, ездил в Киев, вопросы решал, да так и не решил… — протянул собеседник, потрепав рукой «ёжик» своих волос и внимательно посмотрев на меня. — Алексей Иванович. — Он пожал мне ту самую руку, которой до этого теребил голову.
— Игорь, — ответил я и слабо пожал его ладонь.
— Красивое имя, — кивнул Алексей Иванович в сторону окна. — Каждый раз, когда еду сюда, оторваться не могу, лучше, чем любой телевизор. Много где побывал, но родное как–то привычнее. Вы не согласны, Игорь?
Тот факт, что он обратился ко мне на «вы», вызвал у меня лёгкое удивление. Алексей Иванович казался мне важным начальником, из тех «доморощенных», которые выбились на махинациях — делец с палатками и ящиками с гнилыми помидорами в прошлом
Обычно такие люди говорят фамильярно, тычут пальцем, на пару остановок достают из чемодана бутылку и просят составить им компанию. А он — другой.
— Да, интересно наблюдать, — выдавил я.
— Интересно? И лишь? Да вы что! Приезжайте весной. Здесь, где ни поле, везде маки — маки, маки… И табуны лошадей, красавицы такие, свободные, статные. Каждое их движение — гимн жизни и красоте. Прекраснее них только женщины. Хотя об это лучше умолчим! — Мужчина подмигнул. — И небо! Сейчас оно словно сизое, едва голубое. Стерлось. А весной будет смотреться, как бирюза. Не верите?
— Почему же не верить… Верю, — пожал я плечами.
— Нет, всё же не верите. Такое случается, — не сдавался Алексей. — Когда я чем–то расстроен, на душе тяжело, я тоже ничего вокруг не замечаю. Но научился понемногу всё равно смотреть и радоваться. Надо! Вот и сейчас кажется, что всё плохо, очень плохо, но как глянешь в окно, сразу полегче становится. Когда был помоложе, гулял с сыном, он кричал: «Папа, посмотри, какая бабочка!», а мне было всё равно на бабочек, на лето и на виноград, который на рынке горел фиолетовыми гроздьями, на рассветы, будто ими плеснули красками. Мама говорила, будто по небу бежит художник, спешит, но споткнулся о верхушку сосны, рассыпал тюбики с краской, а большой медведь наступил на них, и вот получилась эта красота на небе.
— Ваша мама выдумщица, — невольно улыбнулся я.
Алексей кивнул и продолжил:
— А если зимой ехать, тут другая красота — холодные закаты, снег белоснежный, глаза режет, а на горизонте синь. Такая суровая, неподвластная красота. Только свет в домиках горит, дымок поднимается из труб, и знаешь, что люди здесь живут.
После этих слов мы долго молчали. Алексей, казалось, задремал, прикрыв глаза и сцепив пальцы в замок на своём внушительном животе. Я, опершись головой на руку, всё смотрел в окно.
Работа. Впереди множество дел, в портфеле папки с бумагами и чертежами, которые мне предстоит изучить, а я устал, и всё равно, где я — что ем, мягко ли сплю. Мне безразличен тот свечной заводик, который предстоит или закрыть, или возродить.
Снести — и всё кончено. Вот так. Я перешагнул какой–то рубеж, живу просто, дышу, хожу, говорю что–то и безразлично.
В этом году я не заметил, как зацвела вишня во дворе, не вдохнул душного аромата черёмухи, не срывал сирень, не топтал одуванчики, выгуливая своего пса Феню.
Феню выгуливает жена, которая, топча одуванчики, чихает от черёмухи и живёт в квартире, которую мы купили около четырёх лет назад. А я работаю. Кажется, забыл, что такое ленивые выходные, кино и квас из бидона. Всё это — из другой жизни.
— А вы до какой станции? До какой, повторяю, станции? — услышал я голос Алексея и вздрогнул.
— Мне в Кременчуг, на завод, — нахмурился я, потер лицо ладонями, а потом выдохнул чай залпом. Но и он почему–то был безвкусным.
— Да что вы! Хотите, выйдем пораньше? Сначала ко мне, в баню вас попарю, с мамой познакомлю, выспитесь, а потом доставлю прямо к заводу. Соглашайтесь! Зачем вам по чужим углам торчать? Ночь будет, кто ужином накормит?! А у нас с мамой всегда хлеб да соль. — Алексей улыбнулся, предвкушая, наверное, как будет сидеть за родным столом, угощать меня домашними закусками и умилённо вздыхать. Его мама, которую я сразу представлял с платочком, завязанным на подбородке, тоже будет вздыхать и подсовывать мне свежеприготовленную квашеную капусту.,— Нет, всё оплачено, меня будут ожидать, — соврал я. Зачем? Ведь кто пойдет в дом к незнакомому мужчине, простому попутчику? Нет уж!
— Ну давайте рассказывайте! Мест в гостинице нет и вряд ли будут, всё забито на две недели вперед — экскурсия по местам русских ремесел. У нас, знаете, свечи делают — красота невероятная, нигде таких не найдете. Ручная работа, на любой праздник. Вот поэтому к нам и приезжают, берут для себя и на подарки. Именно это район и поддерживает жизнь. А вы, признавайтесь, думали переждать на вокзале, как-нибудь на лавочке. Это вредно для спины, вы ведь не в курсе? Соглашайтесь! Баню уважаете? — не сдавался он.
— Баню я не люблю и с вами не хочу никаких дел иметь! Вы мне никто! Едете — так езжайте. А я сам по себе, понятно? — Я вскочил, ударился головой о верхнюю полку, охнул, прижал ладонь к лбу. — Черт возьми…
В кармане зазвонил мобильный. Ну надо же…
— Ответьте! Потом сигнала не будет вплоть до Бердянска. Там у нас вышки стоят, хоть как-то можно дозвониться, — мужчина кивнул, подтверждая.
— У ВАС? — усмехнулся я. — Вы начальник Карпат?
— Ну… В каком-то смысле… Жаль, что перестали звонить…
А мне совсем не жаль! Это снова звонит Оля, моя жена. Я уже знал, что скажет: мол, погорячилась, сожалеет о ссоре, ждет меня дома, надеется на прощение. Ха! Мне на неё все равно! Ей всегда что-то не так, а как только я начинаю огрызаться — она плачет. И всё объясняет гормонами. Хорошо, что меня отправили сюда, в этот забытый Богом край, хоть передохну.
Я еду на свечной завод, потому что территория, на которой он находится, очень ценна для моих начальников. Но дело не только в этом. Посмотрим, не будем торопиться. Только Павлов, директор завода, по слухам — человек придирчивый, мелочный, держится за каждую доску и гвоздь, не договоришься. Но это его проблемы! Если потребуется, снесём завод и построим что-нибудь другое — даже без его согласия!
Я даже покраснел от таких смелых мыслей, сжал кулаки. Один? И что с того? Мой голос здесь важен. Я специалист. Завод и свечи меня не интересуют. Когда дома беспорядок — хаос и в голове… Да, снесу весь завод! Это не просто!
И не в бане париться. Алексей, который сидел напротив меня, казался человеком ленивым, всё думает о природе, погоде, воспоминаниях. Вон какое у него пузо, сейчас достанет из чемодана завернутую в фольгу курицу, будет есть, вытирая руки салфеткой. Знакомо, таких видели много!
Тем временем стало темнеть. Мой попутчик включил свет, взял с стола журнал, листал, время от времени бросая взгляд на меня поверх страниц.
— Ужинать пойдёте? Здесь отличный ресторан, — наконец спросил он, перелистнул страницу, улыбнулся чему-то, прошептал: «Эх, хороша!» и положил журнал обратно на стол.
— Не голоден, — ответил я, размышляя, зачем Ольга звонила и что могло случиться.
— Ну как хотите, я тоже не пойду. А есть, действительно, почему-то совсем не хочется. Скажите, Игорь, по какому поводу вы едете?
— Завод закрывать. Его снесут в следующем году, построят склад или вообще ничего. Кому он здесь нужен? — ответил я раздраженно. Знай наших!
— Кому? Людям он нужен. Всю жизнь почти они ему отдали. Это не просто завод — это творчество, кладезь талантов!
— Только не надо мне лекции читать, — отбросил спичку, которую нашел в кармане и теперь крутил в руках. — Не надо рассказывать, что там трудятся люди и что искусство глубинки нельзя уничтожать…
— А как иначе говорить, если так оно и есть? Эти свечи продают по всей стране и даже за границу в качестве подарков. Но вы, кажется, человек современный, воск не цените. Ну что ж, ладно… Я ужинать всё-таки пойду.
Алексей встал, набросил пиджак и ушел, хлопнув дверью купе. А я остался сидеть, уставившись в уже потемневшее окно. Почему-то в дороге сумерки наступают гораздо быстрее, мгновенно.
Ещё недавно за окном мелькали традиционные русские пейзажи, а теперь свет погас, и ничего не разобрать. Как будто поезд врезается в густой черный туман, скрывая мир от пассажиров. Пусть сидят и думают о себе, раз уж выдался такой момент.
Я задумался. Оле, о том, как она мне надоела, ей всегда что-то не так, а я не знаю, как сделать, чтобы было «так», не понимаю её! Она говорит, что не надо закрывать окно, но ждет, что я его закрою, надеясь, что я сам догадаюсь.
Она говорит, что ничего не хочет в магазине женской одежды, куда мы зашли, но я должен был заметить, как она приглядывала тот самый шарфик и предложить купить. Она хочет, чтобы я её поцеловал, посылает флюиды, а я, будто деревянный, не чувствую…
В чем дело? Как? Черт возьми, как живут все эти супруги-долгожители?! Однажды я с приятелем были в ресторане, там отмечали «золотую свадьбу». Мужчина и женщина улыбались друг другу, казалось, искренне — принимали поздравления.
Жена дергала его, чтобы он не залезал рукавами в салаты и не пил много, а он… Он улыбался и ласкался, как кот к её руке. Сколько сотен испытаний пришлось пройти, чтобы так привыкнуть к ней, прощать всё и любить несмотря ни на что?
Может, я просто не создан для семьи. Просто не могу. Целоваться, флиртовать, гулять, спать, ездить на море — могу, но жить вместе… Не умею. И в эту поездку Оля, оказывается, меня отпускать не хотела.
Я мог отказаться, но она сказала: «Поезжай, если надо…» И вздохнула. Потом объяснила, что вздох был со смыслом. А я, дурак, совсем забыл, что мы хотели в это время поехать на дачу к её подруге Юле.
Забыл, потому что в голове полно дел и проблем: машина сломалась, батареи надо менять, отопительный сезон на носу, мать собирается в санаторий через две недели и нужно как-то проводить, налог за дачу не уплачен, постоянно забываю… Дерьмо полный. Деревянный я. У деревянных даже мозга нет, чтоб помнить что-то…
Потом, слушая стук колес, я вдруг подумал, что нам с Олей нужен ребёнок. У всех крепких пар дети есть. Обычно двое. Что это — следствие или причина? Да и какой ребёнок, если мы между собой не можем найти общий язык…
Поник я вовсе, захотелось покурить, но я же бросил. Уже два месяца, неделю и два дня как. Ольге нельзя дым вдыхать, у неё слабые лёгкие…
Мобильный на столе опять зазвонил. На экране высветилось: «Оля». Её фотография, где она смеётся, уткнувшись носом в букет ромашек.
Я раздраженно оттолкнул телефон, он покатился по пластиковой поверхности стола и чуть не упал.,Меня охватывала злость от бессилия и недоразумения. Может, нам и не следовало жениться? Но, казалось, мы оба хотели создать семью…
Оля настойчиво звонила без остановки. Я вздохнул и поднял трубку.
— Алло! Я сейчас в поезде, связь тут ужасная!
— Игор… Игорь, прости, что отвлекаю… Я… — Оля всегда заикается, когда хочет извиниться, и это тоже говорило о чем-то!..
— Да говори уже! — А я стараюсь сохранять спокойствие, отвечаю с некоторым превосходством. Настоящий мачо!
— Игорь… В общем… Это ещё не точно, но, кажется, мы станем родителями.
Я хотел открыть рот, но только выдавил невнятный рык, и Оля перебила меня:
— Нет, подожди. Я ошиблась, наговорила лишнего, и мне стыдно. Всё это неправда, наоборот, ты у меня лучший. И я не боюсь остаться одна с ребёнком. Его ведь почти нет ещё. Если решишь развестись, я не буду возражать. Просто вдруг стало страшно, наверное, гормоны… Я даже не поцеловала тебя, когда ты уезжал. И не собрала ничего перекусить. Ты поужинал? Как ты вообще? И не смей покупать всякие чебуреки, Игорь! Ешь нормально, это важно! Алло! Алло!
Она продолжала звать меня, а я лишь глупо улыбался отражению в тёмном стекле. Что это — очередная ошибка в нашей жизни или новый узел, который станет крепче связывать нас?
Теперь не нужно сомневаться — нужен ли ребёнок. Он уже есть.
— Оль… — тихо выдохнул я. Мне вдруг захотелось, чтобы жена была рядом, в нашем купе, чтобы её дыхание согревало шею, вызвав щекотку, бегущие мурашки по спине и захватило дух… Химия. Любовь — это химия. Но волшебная. Иногда она взрывается искрами, иногда светит тёплым, спокойным светом, иногда кажется, что гаснет, но потом разгорается вновь, стоит только подуть. Иногда кто-то один хранит этот огонь, позволяя другому греться рядом, а иногда оба заботятся о любви вместе. Надеюсь, мы с Олей из таких. Мы вместе. И я никогда не уходил спать на диван после ссоры. Ночью Олечка прижимается ко мне, обнимая. Мне, конечно, неудобно, жарко, а её рука на моём боку кажется тяжёлой, но я выношу. И не могу уснуть без этих привычных объятий.
— Игорь! Связь прерывается! Я тебя не слышу! — вскрикнула Оля, и я вздрогнул.
— Всё у нас хорошо, слышишь? Скоро решу все дела и приеду. Береги себя, не гуляй без шапки и не пей много кофе! — строго ответил я, а потом тихо, глядя на дверь, проверяя, не идёт ли мой попутчик, прошептал:
— Я тебя люблю.
В этот момент дверь в купе сдвинулась, и внутрь вошёл Алексей. Он именно вошёл, неуклюже неся сумки с загадочными пакетами.
— Вот, взял вам ужин. Не надо ругаться, Игорь! — начал раскладывать на столе пакеты с нарезкой, копчёной рыбой, хлебом, пучками зелени, лоточками с печёной картошкой и куриными крылышками. — Если в баню не пойдёте, то уж так вас угощу!
— Угостите? — я растерялся. — Зачем? Вы мне ничего не должны. И пойте сколько хотите, это меня совсем не раздражает!
— Знаете, я директор завода, который вы собираетесь закрыть, Павлов. А пою я откровенно плохо, жена не раз говорила. Пою, когда нервничаю. Услышал, что вы в этом купе, решил посмотреть, кто же к нам пожалует, — Алексей сел на сиденье и глубоко вздохнул.
— И какой я человек?
— Вы? Обычный, нормальный чиновник. Может, вы и правы, пора идти вперёд, осваивать новые горизонты… Ешьте лучше, остынет же! И не думайте, что это взятка, просто захотелось кого-то угостить. Такой вот широкий жест, понимаете, — мой попутчик смутился и стал пальцами теребить носовой платок, выглядывающий из кармана брюк.
— Знаю. А давайте споем что-нибудь из Высоцкого? Например, «Я поля влюблённым постелю». Или из Визбора, «Милая моя». Как вам?
— У вас что-то случилось? — тихо, с надеждой спросил Алексей. — Что-то хорошее?
— Да, возможно. Либо уже случилось, либо случится чуть позже, — я улыбнулся и посмотрел на телефон, будто Оля всё ещё была на линии.,— Я очень рад за вас. Часто замечал, что в дороге многие вопросы решаются сами собой, и порой сам себе удивляешься простоте таких открытий! Это происходит потому, что, когда делать нечего, невольно начинаешь размышлять о том, что раньше откладывал и обходил стороной. И…
Но я не дал ему завершить мысль и сразу же достал из портфеля чертежи, аккуратно разложил их на койке.
— Раз вы руководитель, давайте обсудим. Вот ваш завод, здесь цеха, здание управления, склады, подъезд для транспорта и зона разгрузки… — я быстро стал указывать карандашом на скатывающиеся обратно в рулон схемы.
— Ну да… Да… — Алексей подсел ко мне, отодвинул тарелку с картошкой и рыбой, тоже начал внимательно рассматривать. От него приятно веяло одеколоном.
— Тогда подумаем, что и как можно здесь изменить. Вернем ваш завод к жизни, согласны?
— Не знаю… Не уверен. Я ведь не просто гулял по ВДНХ в Киеве, хотя и там бывал, у нас там торгуют. Я даже пытался продвигать наше дело, порой доходило до взяток, прости, Господи! Но, похоже, это не помогло. А наши свечи — настоящие произведения искусства…
— Нужно модернизировать производство, сделать всё современным, обновить оборудование, нанять прогрессивных специалистов, а тех, кто сейчас работает, привлечь к нашим проектам. Как считаете, сможем? — я нарочно заговорил с воодушевлением. И сам поверил, что у нас всё получится. — Расширим сбыт, добавим рекламу…
Меня словно подхватил вихрь, мысли мчались вперед, мы строили планы и мечты. В эту ночь мы исписали много бумаги, чертили, спорили, соглашались и радостно хлопали себя по коленям.
А потом мы всё же запели.
Проводница решила, что мы напились, подошла, будто хотела нас усмирить, но в итоге присоединилась, тоже тихо запевала своим нежным голоском: «Милая моя, солнышко лесное…»
Господи! Это была моя самая тёплая поездка, наполненная ароматом укропа и печёной картошки, приправленная Олечкиным признанием: «Люблю тебя!» и радостным восклицанием Алексея, который уже мысленно прогуливался по новым цехам завода, гладел блестящие металлические перила, отправлял коробки с праздничными свечами по всему миру…
Как же нам было хорошо, и мы ни капли не пили! Заснули около третьего часа, а проснулся я уже в одиночестве.
Алексей Иванович вышел раньше, как и обещал. Я даже не поблагодарил его. Зачем? Просто так.
Мы встретились уже на заводе, осматривали помещения, строили планы…
И там мне подарили прекрасную свечу в форме девушки с зонтиком. Оле это очень понравилось. Это действительно хэндмейд, настоящее произведение искусства. Свеча стоит у нас до сих пор, знакомые спрашивают, где купили, и восхищаются.
Мы полны были амбиций, но…
Но реализовать всё задуманное не удалось. Мои идеи отклонили еще на этапе докладной, завод всё же закрыли, хоть и не стали ломать сразу. Он стоит заброшенный с выбитыми окнами, заросший бурьяном. Рядом теперь склад металлолома и пункт приема стеклотары — вот такие современные преобразования.
Тем не менее, Алексей Иванович не пал духом, перевёл своих сотрудников в соседний район и устроил их, как смог. Мы с Олей часто навещаем его и Тамару Сергеевну, его супругу.
Наконец-то побывали вместе в бане, наблюдали, как художник раскрашивает небо. Каждый приезд мы много поём, но только тихо, ведь наша дочка Лена крепко спит…
И здорово, что все эти поля и леса, что вдалеке, и аистовое гнездо на крыше, и художник с кистью на закате останутся нетронутыми после нас. Я рад этому. Пусть и Лена увидит всё это. Это то, что никто не сможет забрать, перестроить или разрушить — это сильнее человека.
Жалко, что нет уже того уникального завода, хотя я верил, что спасу его… В ту ночь я поверил в свои силы, казалось, мог горы сворачивать, несмотря на то, что с противоположным настроением сел в поезд. Вот как меняет личное счастье — оно высвечивает в нас лучшее и усиливает в тысячу раз.
Мы хотя бы попытались. Есть, что вспомнить! И маленькую демонстрацию, и записи в социальных сетях, и распродажу свечей, когда стало понятно, что проиграли.
Завод прощался достойно, с праздничным гудком паровой трубы — Алексей поил всех настоящим самоварным чаем, гулянье было щедрым, с пирогами и хороводами. Знай наших!..
А я продолжаю ехать куда-то, уже не молодой, сгорбленный, вечером за окном небо гаснет, разбрызгивая звёзды на бархатном фоне, чтобы таким, как я, было что посмотреть. Оказывается, небо вовсе не тёмное. Оно — словно бархат, усыпанный бриллиантами. И это будет вечно. Прекрасно.