— Ах, какой хорошенький…
Но стоило подойти ближе, как рука сама собой отпрянула — котёнок вызывал любые чувства, только не умиление.
— И что теперь с ним делать? — поинтересовалась Надя.
Я развела руками. А куда мне его девать? Придётся забрать домой — ну не оставлять же его тут. Подруги в один голос заявили, что Ирина меня из дома выгонит.
И они были недалеки от правды. Увидев моё испачканное платье, Ирина схватила Тараса и понеслась за мной по кухне. Я вопила, что спасала бедное животное и ни в чём не виновата. Когда она наконец увидела дрожащего комочка у меня на руках, её приговор прозвучал безапелляционно:
— На мусорку!
Я залилась слезами и начала умолять Ирину: клялась вести себя идеально до конца жизни, мыть посуду за всех каждый день, нянчиться с сестрой столько, сколько потребуется — да хоть все сокровища мира ей отдам! В завершение я заявила: если кота выгонят — уйду вместе с ним. Не знаю уж, что именно её тронуло, но она смягчилась: сама сходила в аптеку за лекарством от глистов и нарвала полыни для борьбы с блохами.
Котёнка я вымыла, аккуратно высушила в старом полотенце и напоила молоком. Сначала я назвала его Роксолана. Но вечером Тарас взял зверька за шкирку, внимательно осмотрел и сообщил: это девочка. Так она стала Роксоланой.
Хотя Ирина формально разрешила оставить кошку дома, принять её по-настоящему так и не смогла — всё время прогоняла из кухни, называла бездельницей и приблудой. Я неизменно становилась на защиту своей пушистой подруги, но изменить отношение Ирины мне так и не удалось. Это сделала сама кошка.
Произошло это спустя пару лет зимой. Морозы стояли лютые: печь приходилось топить почти до полуночи — иначе к утру даже вода могла замёрзнуть прямо в ведре…