Тишина ночи была нарушена не громким звуком, а едва уловимым шепотом.
Он звучал тихо, но для Ольги, чей сон всегда был легким и чутким, как лепесток, этот звук прозвучал громче любого грома.
Она не сразу открыла глаза, а застыла, прислушиваясь к странной, нарушенной тишине дома.
Стучащий дождь по подоконнику, привычный храп отца за стеной… и этот крадущийся, предательский шелест у входной двери.
По полу что-то тяжело волоклось, что-то тихо шипело и перешептывалось.
Серое, безжизненное утро заглядывало в окно, наполняя комнату унылым светом.
Ольга приподнялась на локте.
Сердце забилось в груди, словно в горле, учащенно и судорожно. — Мама? — тихо позвала она, больше надеясь, что услышит молчание.
В дверном проеме, освещенные блеклым светом голой лампочки, застынули три силуэта.
Тамара, мачеха Ольги, с огромным, изрядно поношенным чемоданом, который тянул ее руку назад.
Бабушка Людмила Ивановна, крепко сжимающая в руках свертки и сумки.
И маленькая, всего семилетняя Наташа, сестренка Ольги, сидевшая прямо на пороге и сонно тершая кулачками глаза.
Девочка была закутана в старенькое пальтишко, явно слишком легкое для этого времени года.
Увидев, что Ольга проснулась, бабушка резко приложила палец к губам.
Ее глаза, обычно добрые и хитрые, наполнились настоящим ужасом. «Тише», — говорил этот жест. «Не издавай ни звука».
И Ольга поняла все.
Без слов.
Это был тот самый побег.
О котором Тамара говорила шепотом, плача ночами, угрожая отцу в разгар ссор.
И она, ее старшая, хоть и неродная дочь, не была посвящена в эти планы.
Ее оставляли.
Оставляли с ним.
Как током ударило.
Ольга вскочила с кровати, не ощущая под ногами холодный пол.
Она подбежала к Тамаре и вцепилась в ее свободную руку так, что костяшки побелели. — Мама! — вырвалось у нее сдавленно, скорее как стон. — А я?
Что же со мной?
Тамара вздрогнула, не глядя в ее сторону.
Лицо ее было бледным и изможденным, словно вырезанным из воска. — Тише ты, — прошипела она, пытаясь освободить руку. — Тише, не кричи!
Разбудишь его! — Не бросайте меня!
Бабушка, прошу! — в голосе Ольги заиграла истеричная трель.
Паника, холодная и липкая, подступила к горлу, сжала его, затуманила глаза горячими слезами.
Она задыхалась, судорожно хватая воздух, и ухватилась за маленькую, исчерченную прожилками руку бабушки. — Ба-ба-бушка!!
Не бросайте меня с ним!
Он же… он же… Она не могла договорить.
В памяти всплывали отцовские запои, стук падающей мебели, пьяные крики и собственный страх, запертой в самом углу комнаты.
Тамара и Людмила Ивановна обменялись взглядами.
Их взгляд был быстрым, молниеносным, наполненным безмолвным вопросом и отчаянием.
Решение созрело в мгновение.
Некогда было думать, некогда взвешивать.
Бабушка, не произнося ни слова, резко кивнула в сторону комнаты Ольги. — Ладно… — выдохнула она, и в ее шепоте слышалась безысходность. — Собирайся.
Только тихо, поняла?
Одевайся во что придется, самое необходимое.
У нас пять минут.
Не больше.
Облегчение, острое и головокружительное, нахлынуло на Ольгу волной. «Ура.
Меня берут.
Меня не бросят».
Казалось, за спиной у нее выросли крылья.
Она не помнила, как металась по комнате, срывая с вешалки первое попавшееся платье, натягивая носки, запихивая в школьный рюкзак тетради, любимую книжку и единственную когда-то подаренную отцом куклу.
Пальцы путались, не слушались, застежки не застегивались.
Весь мир сузился до одной цели — успеть.
Дорога до автобусной остановки казалась бесконечной.
Мелкий, противный дождь лил с неба, словно сквозь огромное сито, заливая лица, просачиваясь под воротники.
Три километра по разбитой грунтовке, которая превратилась в грязное месиво из луж.
Они шли, почти бежали, не оглядываясь, и Ольге казалось, что из темноты за каждой спиной вот-вот выпрыгнет отец с его хриплым, яростным криком.
Остановка выглядела жалко: крышу кто-то из вандалов сорвал на куски, и через дыры лился дождь, образуя мутные лужи на асфальте.
Они прижимались друг к другу, пытаясь укрыться, но вода все равно стекала за воротники ледяными струйками.
Спасением стал подъехавший старенький автобус, пахнувший бензином, сыростью и усталостью людей.
Войдя внутрь, они молча рухнули на сиденья.
Тепло салона медленно согревало озябшие пальцы.
Ольга широко зевнула и, не в силах бороться с накатившей усталостью, прижалась к теплому боку сестренки.
Наташа уже дремала, положив голову ей на плечо.
Ольга знала горькую, несправедливую правду.
Она не была родной дочерью Тамары.
Ее настоящая мама умерла, когда Ольге было пять, а через два года опечаленный отец привел в дом новую жену — молодую, красивую и строгую Ирину, которая вскоре родила Наташу.
И, возможно, они жили бы и неплохо, если бы не проклятая, постыдная болезнь отца, которую он долго скрывал, — зеленый змий, алкоголь.
Сначала потихоньку, тайком, потом все громче, агрессивнее, беспощаднее.
Когда жизнь с ним превратилась в ад, Тамара приняла решение.
И в этом ей помогла собственная мать.
В Виннице их приютила крохотная квартирка дальнего родственника бабушки, который согласился сдать ее за символическую плату.
Когда Тамара, дрожащей рукой, вставила ключ в скрипучий замок, на лице ее появилось что-то, похожее на священный трепет. — Господи, — пробормотала она, переступая порог. — Неужели это правда?
Мы ушли.
Мы сбежали от этого кошмара?
И больше не будет вечных скандалов, вони из перегара и непрекращающегося страха?