Тихий майский вечер незаметно опускался на село Бородянка, окрашивая небосвод в мягкие, размытые оттенки уходящего дня. Воздух, напитанный свежестью недавнего дождя, стоял плотный и ароматный. Он вобрал в себя всю гамму весенних запахов: дурманящий аромат цветущей сирени, терпкую зелень молодой полыни и едва ощутимый металлический след далекой грозы. У распахнутого окна, облокотившись на прохладный подоконник, сидела Людмила. Она прикрыла глаза, позволяя этому благоухающему потоку проникать вглубь сознания, унося с собой остатки дневных тревог. Она ждала. Не от скуки и не ради праздного любопытства — всё её существо было собрано в напряжённом молчаливом ожидании. Она чувствовала всей душой: именно этим вечером должно произойти нечто важное и неизбежное.
С самых ранних лет — ещё до того как память оформилась в чёткие образы — девочка ощущала: её восприятие мира отличается от других. Будущее для неё не было тайной завесой; оно вспыхивало перед ней внезапными видениями — яркими всполохами предстоящих событий, словно фрагменты старой киноленты мелькали у неё перед глазами. Но был у неё и другой дар — более тяжёлый: она различала болезни. Они являлись ей как мутные жирные пятна на телах людей или же принимали вид отвратительных существ из кошмаров — липких паразитов с клыками и щупальцами, впивавшихся в плоть и высасывающих силы жизни. Каждый раз по-разному, но всегда пугающе ясно.
Впервые это случилось до того, как ей исполнилось пять лет. В их дом заглянула соседка — добрая женщина с ласковой улыбкой, которая всегда приносила конфеты. И вдруг девочка увидела на её шее мерзкое существо с чешуйчатым телом — оно прильнуло к коже там, где бился пульс, и мелко вздрагивало от удовольствия, будто поглощая что-то тёплое и живое. Испуганная малышка закричала и бросилась к бабушке на руки, спрятав лицо в складках её платья. Пелагея не стала ругать внучку — только крепко прижала к себе и тихо нашептывала утешения. А позже между взрослыми женщинами состоялся негромкий разговор.
— Наше дитятко пошло по нашей линии крови… — сказала Пелагея дочери с выражением тихого понимания в глазах вместо улыбки. — Видит так же, как мы когда-то.
— Мамочка… а не слишком ли рано ей? — встревоженно прошептала Марьяна. — Мне страшно за неё… Надо бы научить молчать об этом… Люди ведь не поймут… засмеют или ещё хуже…
— Успокойся ты уже, Марьяночка… — старческая ладонь мягко легла ей на плечо. — Сильная она у нас будет… сама дорогу свою найдёт да правду свою откроет… Вот увидишь.
Годы шли своим чередом. Людмила не могла оставаться безмолвной свидетельницей того ужасающего будущего, что открывалось ей во вспышках прозрения: она пыталась предостеречь людей от беды или несчастья… Но чаще всего слышала лишь насмешки или раздражённое недоверие окружающих. А когда её слова подтверждались реальностью – гнев падал именно на неё.
— Ну вот! Гляньте-ка! Опять наговорила беды! Безстыжая! – возмущалась соседка Нина с размахом рук.— Корова моя домой не вернулась да ещё кошелёк украли прямо как она сказала! Всё слово в слово! Язык у неё будто сглаз какой! Только каркает без умолку! Точно тебе Людмила-ворона!
Так за ней навсегда закрепилось это злобное прозвище – Людмила-ворона.
Единственной настоящей подругой для Людмилы была Оксана – черноглазая девчонка с густыми волнистыми волосами цвета ночи и звонким смехом ручейка весной…