— Ты бы начала уговаривать, старалась бы изменить моё решение, надеялась. А я не хочу уходить как жалкая старушка, вызывающая сочувствие.
Она посмотрела мне прямо в глаза:
— Я действительно не против тебя. Просто хотела быть уверена: Богдан не останется ни с чем.
С того разговора многое изменилось. Мы стали чаще проводить время вместе. Я приносила обеды, помогала по дому, оставалась с ней. Иногда она делилась воспоминаниями — о том, как впервые увидела Владимира, как мечтала стать актрисой и как страшилась бедности.
Постепенно я начала осознавать: её завещание — это не наказание. Это был её способ сохранить ощущение контроля над своей жизнью до самого конца.
Однажды она сказала:
— Наверное, зря я тогда вызвала нотариуса. Хотелось всё уладить быстро… но получилось слишком напыщенно.
Я улыбнулась сквозь слёзы:
— Ничего страшного, Ганна. Главное — теперь мы можем пить чай без формальностей.
Через три месяца её не стало.
На похоронах я держалась из последних сил, а Богдан плакал и крепко прижимался ко мне.
Позже, разбирая её вещи, я наткнулась на конверт с надписью: «Для Дарины».
Внутри лежало короткое письмо:
«Спасибо за то, что пришла не ради бумаг, а ради меня самой. Прости — я просто не умела говорить иначе. Пусть этот чай останется только между нами.»
И маленькая золотая брошь в виде чашки чая.
Каждый год в тот самый день я заваривала чай с корицей — так же, как тогда. Богдан вырос, поступил в университет и часто говорил:
— Мам, бабуля бы тобой гордилась.
Я лишь молча кивала в ответ.
А в тот промозглый осенний вечер, когда впервые шла к ней домой, я ещё не знала: «чай» может означать гораздо больше. Иногда это способ сказать «прости». Или «я люблю тебя».