Он не собирался впускать их в своё жилище. Этот порог больше не был ареной для их бесконечных баталий.
Перед ним стояли две разъярённые женщины. Его мать, Тамара, с багровыми пятнами на лице и шее, и её младшая сестра Алина, чьё выражение лица источало презрительное превосходство. Они ожидали увидеть его сломленным, готовым к отступлению, но на мгновение замерли, столкнувшись с его ледяным безразличием. Однако эта пауза продлилась недолго.
— Приполз! Ишь ты! — первой нарушила молчание Алина. Её голос звенел неприятно, словно по стеклу провели ржавым гвоздём. — Надеялась отсидеться тут со своей куклой? Решил, что мать можно за дверь выставить?
— Что ты себе позволяешь, Данило? — подхватила Тамара, делая шаг вперёд и стараясь заглянуть ему за плечо вглубь квартиры. — Почему ты не отвечаешь на звонки? Ты вообще совесть потерял после того цирка у завода? Ты меня перед всеми опозорил!
Она попыталась оттолкнуть его и войти внутрь, но он остался недвижимым, словно врос в пол. Её ладонь упёрлась ему в грудь и наткнулась на непреклонную преграду. Этот немой отказ окончательно вывел её из себя.
— Убери руки! Я хочу взглянуть в глаза той… той змее, что тебя против меня настроила! — прошипела она и метнула взгляд в полутень коридора за спиной Данила, где безмолвно стояла Ирина. — Это всё она! Я уверена! Охомутала тебя и от семьи оторвала! Что ты ему там наплела? Думаешь, он твой навсегда? Мы его вытащим из твоих лап!
Обе говорили одновременно: перебивая друг друга, они создавали плотную атмосферу обвинений и давящей злобы. Ирину обвиняли чуть ли не в колдовстве; Данила — в предательстве; обоих вместе — в заговоре против бедной больной матери. Он же молчал. Просто ждал окончания этой сцены. Смотрел на перекошенные яростью лица женщин и слышал лишь пустой гул их слов — как будто наблюдал старую чёрно-белую ленту с плохими актёрами.
Когда поток ругани иссяк и они остановились перевести дыхание, он наконец произнёс:
— Всё высказали?
Его спокойный вопрос застал их врасплох. Тамара уже открыла рот для новой тирады, но он поднял руку с жестом тишины.
— Выговорились? Теперь послушайте меня. Один раз.
Он повернулся спиной к ним и неспешно направился по коридору к стене с ключницей. Женщины подумали было, что он уступил и сейчас откроет дверь шире… Но он лишь снял со стены одну связку ключей: старый потёртый ключ от квартиры матери с брелоком — плюшевым медвежонком из детства.
Вернувшись к двери, он взял безвольную руку Тамары и вложил ей связку ключей: холодный металл вперемешку с затёртым мехом игрушки.
— Это твоё. Мне больше не нужно.
Голос его звучал ровно: ни капли злости или обиды; просто факт — окончательный и бесповоротный. Тамара смотрела то на ключи у себя в ладони, то ему в лицо… И до неё начало доходить: дело не в обиде или раздражении… Он просто ушёл навсегда. Тот покорный сынок больше не существовал.
— Не переживай больше из-за того, что я не приезжаю… Я больше никогда не приеду.
Он перевёл взгляд сначала на мать… потом на тётю… В его глазах они увидели лишь пустоту — страшнее любого крика или проклятия.
После этого он сделал шаг назад внутрь квартиры и медленно прикрыл дверь без резкого хлопка. Повернул верхний замок… затем нижний… Каждый щелчок звучал как удар молота по крышке гроба.
За дверью повисла тишина… А потом раздался вой: не ругань даже… а звериный вопль осознания полного краха.
Данило остался стоять у двери спиной к ней прижатый… Ирина подошла молча и положила ладонь ему на плечо.
В квартире царила тишина… Но это была уже не пауза перед бурей… Это была новая реальность… Цена только что сделанного выбора…