Станислав наблюдал за худощавым мальчиком с растрёпанными волосами, забившимся в угол потрёпанного дивана. Его кулаки невольно сжимались от напряжения.
Он не мог отвести взгляд от этого ребёнка — весь его облик вызывал бурю эмоций. В груди поднималась волна ярости, которую хотелось выплеснуть наружу криком — громким, надрывным, до хрипоты. Хотелось закричать так, чтобы выпустить всё накопившееся внутри…
— А кто оформлять-то будет пацана в интернат? — раздался голос дородной женщины в чёрном платке, по всей видимости соседки. — У неё, у…
— Оставь её там, в коридоре! Всё равно не протянет! — резко бросил доктор медсестре.
Но уже на следующее утро он был вне себя от злости, когда узнал о случившемся.
Городская больница №12, затерянная среди шумных проспектов и старых липовых аллей, давно стала местом противоречий. Её фасад выглядел прилично: аккуратные окна, свежевыкрашенные стены и герб города на табличке создавали впечатление порядка. Но стоило переступить порог стеклянных дверей — и сердце начинало сжиматься от гнетущей атмосферы внутри. Воздух был насыщен чужими страданиями и безмолвной болью десятилетий.
Я взяла под опеку девочку из интерната. Мы прожили вместе несколько лет, и я считала её своей дочерью. Но в день её шестнадцатилетия появились незнакомцы и заявили: ребёнок был похищен много лет назад.
Может быть, это знак?