— Игорь, слушай внимательно. Завтра к десяти будь на даче. Возьми с собой инструменты. Привезли доски, начинаем строить баню.
Голос отца в трубке звучал именно так, как Игорь привык его слышать — тяжёлым, властным, не допускающим возражений, а лишь фиксирующим факт. Это был голос человека, привыкшего, что всё вокруг подчинено его планам. Он прорезал тишину субботнего утра, словно тяжёлый самосвал, гружёный гравием, который неспешно катился по сонной деревенской улице. Игорь же сидел на полу в гостиной посреди разноцветного пластмассового беспорядка и пытался прицепить к маленькой красной детали башни из конструктора. Его пятилетний сын Дмитрий, затаив дыхание, внимательно наблюдал за ловкими движениями отцовских пальцев. В комнате витали ароматы свежесваренного кофе и детского шампуня.
Игорь застыл. Он не ответил сразу, и эта мгновенная пауза стала первым трещинным звуком в многолетней привычке. Он ощущал на себе взгляд жены. Тамара стояла у кухонного острова, её руки, недавно нарезавшие сыр, замерли над доской. Она молчала, но это молчание говорило громче любых слов. Она была свидетелем бесчисленных таких звонков, после которых их выходные, планы и маленький семейный уют сворачивались, словно походный коврик, убираясь в дальний угол ради дел отца.
— Папа, мы завтра не сможем, — тихо, но чётко произнёс Игорь и сам удивился твёрдости собственного голоса.
— Что значит «не сможете»? — в трубке что-то лязгнуло, будто Владимир Иванович отложил инструмент. — Я не понимаю. Я доски заказал. Люди ждут. У тебя что, дела поважнее отца появились?
Игорь медленно поднялся с пола. Башня из конструктора зашаталась и с лёгким шелестом рассыпалась по ковру. Дмитрий вздохнул с разочарованием. Этот тихий детский вздох стал для Игоря последним гвоздём, который перевесил чашу весов. Он посмотрел на расстроенное лицо сына, затем на напряжённую спину жены. Вся его жизнь была здесь, в этой комнате. А там, на другом конце провода, звучал лишь грохот чужих, бесконечных требований.
— Нет, папа, мы не приедем помогать строить баню! И денег на стройматериалы я тоже тебе не дам! Ты забыл, как на прошлой неделе отказался посидеть с внуком ради футбола? Теперь у меня тоже есть свои дела!
Он произнёс это. Выпустил слова, которые копились в нём годами, сжимаясь в тугой, горький комок. Трубка взорвалась. Владимир Иванович не кричал, а выл, словно разбуженный медведь. Слова о неблагодарности, о сыновнем долге, о том, что его не ценят и не уважают, сливались в единый, искажённый помехами шум. Это была отрепетированная годами программа, привычная отцовская ария, которую Игорь слышал каждый раз, когда пытался робко заговорить о собственных интересах. Но сегодня он слушал иначе. Не с чувством вины, а с холодным, почти научным интересом. Он просто ждал, когда поток иссякнет.
Когда отец наконец выдохнул и замолчал в ожидании капитуляции, Игорь произнёс всего два слова:
— Долг, говоришь? Хорошо.
И положил трубку. Он не кинул телефон, не бросил его, а бережно уложил на стол. Повернулся к Тамаре. Она смотрела на него широко открытыми глазами, в которых отражалась смесь страха и восхищения. Он подошёл, взял из её рук телефон и открыл заметки. Его пальцы не дрожали. Они двигались с хладнокровной точностью хирурга.
— Пиши, — сказал он жене, и она, поняв без слов, быстро открыла мессенджер и выбрала контакт «Отец».
Игорь начал диктовать, глядя в пустоту перед собой. Он не вспоминал, а словно считывал данные с невидимого счёта, который долго вел в голове. — Счёт за услуги. Первое. Поездка в аэропорт, встреча тёти Надежды. Два часа ночи, прошлый вторник. Две тысячи гривен. Второе. Сборка шкафа в прихожую на даче. Шесть часов работы, мои инструменты. Три тысячи гривен. Третье. Ремонт крана на кухне, замена прокладок. Полторы тысячи. Четвёртое. Закупка и доставка продуктов на неделю. Четыре раза за последний месяц. Четыре тысячи. Итого за месяц к оплате: десять тысяч пятьсот гривен. Отправляй.
Тамара быстро набрала текст.
— Что-то ещё добавить? — спросила она шёпотом.
— Да, — кивнул Игорь. — Напиши: «Как только этот долг будет оплачен, я в счёт нового долга оплачу стройматериалы для бани. Ведём дела как взрослые, папа. Ничего личного».
Сообщение отправилось. Они смотрели на экран, где две синие галочки подтверждали прочтение. Несколько минут прошло в тишине. Затем, когда Игорь попытался открыть диалог, под именем отца появилась серая надпись: «абонент был в сети пять минут назад». Владимир Иванович выключил телефон.
Остаток дня прошёл в тяжёлом, напряжённом молчании. Победа, если её можно так назвать, не принесла облегчения. Игорь ходил из гостиной на кухню, не находя себе места. Каждый звук в подъезде — скрип двери лифта, шаги по лестнице — заставлял его вздрагивать. Он выиграл первый раунд, но сделал это на своей территории, которая теперь казалась уязвимой и открытой. Он хорошо знал отца. Владимир Иванович не из тех, кто решает вопросы по телефону. Он — человек прямого действия, чьё физическое присутствие само по себе является аргументом. Выключенный телефон был не признаком капитуляции, а сигналом перехода к следующему шагу.
Вечером, когда они уже уложили Дмитрия спать и сидели на кухне, почти не разговаривая, в дверь позвонили. Не коротко и вежливо, а настойчиво и долго, словно палец, нажатый на звонок, выражал непреклонную волю. Игорь взглянул на Тамару. Ему не потребовалось спрашивать, кто это. Они оба знали. Он медленно поднялся, ощущая, как внутри всё сжимается холодным комком. Он не испытывал страха. Он лишь готовился к неизбежному.