— Оля! Милая Оля! — донёсся из коридора оживлённый мужской голос, за которым вдруг последовал приступ кашля, затем наступила тишина, но по столу всё равно продолжали стучать пальцами, выражая радостное настроение.
Девушка вздрогнула, пузырек с каплями дернулся в её руках. Оля нахмурилась и снова начала отсчитывать дозы, вливая лекарство в стакан с водой. Отец должен принять средство, но он сам забывает, поэтому Оле приходится контролировать, напоминать и убеждать…
— Оля! Где ты там пропала?! — громко позвал Иван Михайлович, вошёл в комнату и внимательно посмотрел на дочь. — Ах, ты опять с этой ерундой возишься! Катя приезжает! Оля! Катя звонила, она приедет завтра, правда же отцу подарок сделала! Мы даже не ожидали, а она собирается приехать! По крайней мере, позвонила! Надо, Оля, в магазин сбегать!
Оля спокойно поставила стакан на стол, закрыла пузырёк пробкой, глубоко вдохнула, повернулась и тихо, чуть слышно произнесла: «Ну а мы вас не ждали, а вы всё равно припёрлись…»
Отец с утра выглядел бледным и уставшим, а теперь сиял, его глаза наполнились каким-то задорным и радостным светом, словно от большого счастья.
— Ты что, не слышишь? — подошёл Иван Михайлович к дочери, потощил её за плечи. — Проснись же наконец! Вот убери стакан, я пить не стану! Катя звонила, завтра прилетает. Так… — нервно провёл рукой по спутанным волосам, затем почесал подбородок. — Что-то надо на стол… Что-то… Вот! Беги на рынок, Оля! — поднял палец вверх. — Возьми там что-нибудь… Что бы такое…
Иван Михайлович забыл, что именно нужно купить. Он постоянно склонен забывать, из-за чего начинает нервничать и испытывать стыд, а от этого часто становится злым. Оля смотрит на него то с жалостью, то с раздражением. Что поделать — мужчина уже стар, голова не справляется…
— Ты ведь сама знаешь, что нужно! Оля, чего стоишь?! Всё раскупят! Вот деньги! И не лезь ко мне с этими каплями! Не буду я их принимать! Пусть сами глотают! — Оля поднесла стакан ко рту отца, но он раздражённо оттолкнул его, вода пролилась на рукав рубашки и на голубое платье Оли с тонким поясом на изящной талии. Это платье она купила на прошлой неделе, подгоняла по фигуре, много раз примеряла перед зеркалом и, дождавшись возвращения отца, вышла в нём и улыбнулась. Но он даже не заметил… Тогда отец бросил ей в руки газету и пошёл пить чай на кухню…
— Но, папа! Врач же сказал, что надо принимать! Почему ты всё проливаешь?! На платье прямо… — Оля нахмурилась и отвернулась.
Иван Михайлович словно почувствовал вину, погладил дочь по плечу.
— Да хватит уже, Оля! Всё высохнет. Вот деньги — иди. А я пока передохну, что-то кружится голова. Катя же едет — радость! Так неожиданно… Посижу…
Он с трудом опустился в кресло, вытянул ноги, руки лежали по бокам его худощавого тела с впалой грудью. Иван Михайлович закрыл глаза и глубоко вздохнул.
Оля собралась что-то сказать, но махнула рукой и без слов вышла, раздражённо хлопнув дверью.
Она обязательно купит всё, что любит младшая сестра: рыбку, которую потом запечёт в духовке, свежую картошку, редиску. Катя очень любит редиску, только длинную, сладкую и молодую, а такую сейчас трудно найти. Но Оля поедет на сельский рынок, отыщет знакомую продавщицу — тётю Олю — и у неё купит. Ещё возьмёт домашнюю колбасу и творог, которые любит папа.
Также приобретёт кабачки, перец и нафарширует их; возьмёт огромные помидоры — «Бычье сердце», из которых на тарелке выступит ароматный сок с крупинками сахарина; свежие огурцы с жёлтыми цветочками и многое другое. В общем, купит всё, чтобы…
Нет, не просто для того, чтобы достойно встретить сестру, певицу и танцовщицу ансамбля, гастролёршу и любимицу публики, а чтобы папа не волновался, что приём Катюше был нерадушным, что не накормили до отвала, не напоили, не согрели. Катя переживёт, а вот отец…
Оля накроет круглый стол красивой скатертью с кружевной отделкой, достанет фарфоровую праздничную посуду, начистит ножи и вилки. Будет настоящий праздник — у папы дома.
Отец часто болеет. Оля всегда рядом. Она постоянно чередует работу и домашние заботы. Папа не любит оставаться один — начинает переживать, нервничает и грустит. Оля не ходит в театр, кино или просто гулять…
Однажды она задержалась на работе, потом с подругами сбежала в гастроном — им ужасно захотелось помадки и мороженого. В их магазине продавали словно самое вкусное мороженое, какое только Оля пробовала. Катя, конечно, заявила, что оно не сравнится с киевским, но для Оли это было прекрасно.
Ах, как вкусно тогда было! Они смеялись, шли по аллее парка и прыгали в нарисованные детьми «классики»…
Домой девушка вернулась лишь к десяти вечера. Отец сидел в темноте, сложив руки на столе, качался и с упрёком посмотрел на неё, когда она включила свет.
— Ты почему не ложишься? Поужинал? — спросила она, напевая песенку.
Иван Михайлович покачал головой в отрицание.
— Что ты творишь, Оля?.. Я уже не знал, куда звонить и где тебя искать! Сердце болит, а таблетки ты куда-то спрятала! Что если с тобой что-то случится? Как же я буду без тебя? — его голос то становился строгим, то переходил в шёпот, он сглатывал и вытирал лоб рукой.
Оля подошла, собираясь проверить температуру, но отец отскочил, зацепившись ногой за стул, чуть не упал.
Оляша сильно испугалась не из-за упрёков, а из-за отцовских глаз. Они выглядели абсолютно детскими — испуганными и потерянными, с наворачивающимися слезами.
«Как же так, Светлана Ивановна? — рассказывала потом соседке Оля. — Что произошло? Он ведь всегда был таким… таким смелым и самостоятельным, никогда не позволял себе помощи, на даче таскал огромные бревна — сила у него была огромная, я всегда знала, что папа — богатырь, а вчера… »
Тётя Светлана уселась рядом с Олей и погладила её по плечу.
«Люди стареют, детка. Старость выжимает из нас всё, у кого-то быстро, у кого-то постепенно, словно наслаждаясь. Ваш папа с Катей много пережил, а мужчины по-другому страдают, Оля. Мы, женщины, можем поплакать, повылить, побиться головой о подушку — и вроде становится легче. А твой отец так не мог. Когда умерла ваша мама, дай ей покой, он ни слезинки не пролил. Ни одной, Оля! Это горе навсегда запечаталось в сердце. Потому что он хотел, чтобы вы видели его сильным. Мой Петя даже с самогоном ходил к нему — чтобы папа мог выплеснуть эмоции, — но нет… И работал за двоих, чтобы накормить и одеть вас в лучшее… Не злись на Ивана, детка, он сам себе не рад!»
Оля изо всех сил старалась не злиться, словно запечатывая боль внутри, каждый день вставала, кормила отца завтраком, шла на работу и возвращалась, чтобы он не волновался…
Катя, младшая дочь Ивана, давно живёт отдельно. Ещё в школе она записалась в кружок народного танца, неплохо пела, была, как говорила концертмейстер, лёгкой и очень артистичной.
Иван Михайлович гордился достижениями дочери.,— Ты, Катюша, словно мама будешь! Твоя мама в молодости тоже танцевала, её даже на афишах в нашем Кременчуге печатали. В доме культуры впервые увидел её на сцене и сразу полюбил. А ту афишу ночью со стенда снял и в своей комнате повесил. Ты, Катюша, старайся, слышишь? Маму ни в коем случае не позорь! — тихо говорил он, поглаживая её косички.
И Катя действительно прилагала усилия. Похоже, ей даже нравилось выкручиваться на сцене, ей нравилось быть в центре внимания, ей хотелось слышать аплодисменты. Но больше всего ей дорого было одобрение папы. Значило это, что маму она не подводит.
А что же Оля? Оля водила Катю на занятия, встречала после уроков, шила костюмы для её выступлений, делала прически и плела косички, помогала с домашними заданиями. В целом, она была в семье как старшая.
Её стоило бы уважать и считать матерью за то, что она, пятнадцатилетняя девчонка, взяла на себя такую ответственность, но… Катя не желала признать её главенство, упрямилась, дерзила, жаловалась отцу. Тот, в свою очередь, строго выговаривал Оле за слишком строгое поведение, а Катя, нежная словно мать, плохо переносила крики.
Артистичная Катя быстро всё запоминала, впадала в приступы, отказывалась есть, если Оля чуть повысит голос.
И Оля смирилась. Она окончила школу, поступила в институт заочно — кто-то должен помогать Кате с уроками и прочим!
Катя училась до восьмого класса, а потом ушла в ансамбль Денисовой — очень известный в их Кременчуге. Вот так началась её гастрольная жизнь.
Сперва ездили по соседним городам Украины, затем выиграли конкурс и стали знамениты, танцевали чуть ли не в Кремле на праздниках, иногда ездили с концертами по Карпатам. Катя — солистка, умница, красавица необыкновенная, дома появлялась редко, на пару дней, а потом опять уезжала.
И ради этих редких и непродолжительных визитов сестры Оля всё время носилась по магазинам, чтобы всем было угодно.
Когда ансамбль показывали по телевизору, отец вообще не мог ни о чём думать, ходил из угла в угол, раздражался, что Оля мешает своими бесконечными разговорами о лекарствах, отталкивал тарелку с супом, не хотел пить чай. Он ждал. А потом стучал кулаком по старому телевизору, поскольку картинка постоянно становилась чёрно-белой или пропадала совсем.
— Оля! Ты опять пыль протирала? Снова своими кривыми руками лазила? Как же я теперь Катю увижу? Ну? Что, стало только хуже! — восклицал он, а Оля тем временем лезла к проводам и антенне, пытаясь наладить изображение. Новый телевизор давно пора было купить, но денег не было. Катя могла помочь, была в этом уверена Оля, вместо того чтобы привозить из Киева бесконечные флакончики духов и платья странных расцветок, лучше бы сэкономила и подарила папе новый телевизор. Но, как часто повторяла тётя Светлана, свою голову всем не приставишь, живём, как получается…
… Пока Оля выбирала помидоры на прилавке, к ней сзади подошёл молодой человек, протянул руку и попытался выхватить сумку.
Оля ахнула, обернулась и со всей силы ударила в нос воришке.
Парень взвыл, закрывая лицо руками.
— Оля! Ты чего?! Ты мне нос сломала! — затараторил он. Толпа вокруг взволновалась и начала смотреть.
А Оля на мгновение остановилась, затем рассмеялась так весело и заразительно, что продавец, уже готовившийся позвать милицию, улыбнулся тоже.
— Денис? Я не знала, что это ты! Дай-ка посмотрю… Ну, дай! — Оля начала оттягивать его руки от носа, дуть на него, словно на разбитое колено.
Денис зашмыгал и тяжело закашлял.
— Можно и убить так! У тебя рука тяжёлая, Оляшка! Ну? Сломан — не сломан? — прищурил он глаза на распухший нос. — Как теперь буду ходить?
— Хорошо будешь ходить. Всё в порядке. Не обижайся, прости, Денис… — Оля надула губы и приподняла брови.
Парень вздохнул, махнул рукой и велел всё же вернуть ему её сумки.
— Так Катя приезжает? — быстро догадался он.
Оля кивнула.
— Да, звонила, завтра будет. Папа уже весь на нервах, готовится, лекарства пить отказался, ругается на меня. Пойдём, я хотела ещё картошки купить, пожарим с грибочками, вкусно! — Оля повела Дениса к другому прилавку.
Жареная на чугунной сковороде картошка с грибами, собранными летом, была любимым блюдом Ивана Михайловича. Оно будило яркие и тёплые воспоминания из детства. Оля научилась так готовить, что отец съедал всё до последней шкварочки. А вот Катя к такому блюду равнодушна была, ей хотелось чего-нибудь «киевского».
— Недавно, Оля, — в очередной раз делилась артистка, сидя на кухне в байковом халате, с полотенцем на голове и качая тапочкой на стройной ноге, — нас кормили в «Интуристе». Ты даже не представляешь, как там всё вкусно! И как дорого! — Катя выпучила глаза, потом рассмеялась, заметив своё отражение в чайнике, стоящем на столе. — Мы с девчонками сидели будто в музее, боялись даже вилку взять.
— А чего бояться? Вилки у них другие или что? Просто не умеете ими пользоваться, — с усмешкой отметила Оля.
— Да ты серая, Оля! Там блюда такие красивые, жалко портить… А не эта ваша картошка! — Катюша оттолкнула тарелку, которую только что поставила перед ней сестра. — Ешьте свою пережаренную луковицу, если очень хотите!
— Ну и будем! А ты тогда сиди голодная, ничего другого нет! — обиделась Оля и отвернулась.
Иван Михайлович слышал этот разговор и потом отчитал Олю за то, что она огорчает сестру, придирается к ней.
— Она к такому не привыкла, приготовь что-то другое, макароны отвари, салатик порежь! Она же артистка, надо понимать! Раз в году принимаешь сестру дома, разве нельзя проявить человечность? — сердито шептал он, подловив Олю в коридоре, когда она несла усталой Кате чай прямо в комнату, «в постель».
— Знаешь, папа, раньше ела и ничего! Здесь не ресторан! Если не хочет есть дома — пусть уезжает! — Оля говорила нарочно громко, швырнула поднос с чашкой и печеньем отцу в руки, развернулась и ушла на кухню.
А Иван Михайлович, протиснувшись к Кате в комнату, вздохнул и виновато произнёс дочке, устроившейся на кровати с огурцами на глазах:,— Не злись, Катюша. Это всего лишь Оля! Не могу понять, что с ней случилось… Ты же сама знаешь, какая она у нас…
Катя же не проявляла злости, а уснула, прислонившись спиной к подушке. Иван Михайлович аккуратно подкорректировал одеяло дочери, выключил свет и тоже лёг отдыхать.
Так что угодить Кате было сложно, а отцу — гораздо легче. Оля выбрала второй вариант…
… Денис помог Оле донести сумки до дома, у подъезда хотел поцеловать её, но девушка оттолкнула его.
— Ты что, с ума сошёл?! Соседи увидят, отцу стукнут! — шипела она.
— И что с того? Ну и что?! — повёлся Денис. — Я, между прочим, уже два месяца назад сделал тебе предложение, всерьёз настроен, а ты молчишь… Что тебе не хватает, Оля? Что именно? Квартиру имею, руки и ноги в порядке, да и ты вроде говорила, что любишь меня.
— Люблю. Я этого не отрицаю, Денис! Но как же я сейчас от отца уйду?! Подожди, хотя бы ещё пару месяцев, врачи сказали, что если папа будет принимать лекарства, всё будет нормально и…
— А я, Оляшка, за это время состарюсь! Честно! Ладно, пойду. Если целоваться нельзя и жениться нельзя, то и пойду! — Денис всё-таки быстро поцеловал девушку в губы и побежал вниз по лестнице, чуть не столкнувшись с тётей Светланой. Та строго посмотрела на него, цокнула языком, затем взглянула на быстроногую Олю, скрывшуюся в квартире.
— Оля, Оля… Следовало бы беречь отца, а не лишь крутить вот такие романы! — пробурчала женщина и пошла своей дорогой…
… Катя прибыла к обеду, быстро выскочила из такси, сунула Оле чемодан, обняла отца.
— Привет, папочка! Привет! Что-то ты похудел… Оля! Будь аккуратнее, там же сервиз! Дорогой, слышишь! — громко сказала она сестре, пока та тащила чемодан на третий этаж.
— Всё под контролем, она осторожная. Пойдём, Катюша! Звёздочка моя, как же я рад, что ты приехала! Оля уже всё приготовила, как ты любишь! Пойдём! — Иван Михайлович сиял от счастья, двинувшись к подъезду, пытаясь увлечь за собой дочь, но она почему-то не поспевала, вырвала свою руку.
Катя шла, будто с трудом переставляла ноги, то и дело прикладываясь к пояснице.
— Что с тобой, дорогая? Устала? Быстрее домой! Быстрее! — Андрей подождал, пока Катя войдёт, тихонько прикрыл дверь подъезда, чтобы не захлопнулась. — Надолго остаёшься? Оля уже много всего приготовила… — Мужчина смущённо улыбнулся. — Кажется, я это уже говорил…
— Надолго, папа. Поживу у вас, — тихо ответила Катя.
Сначала Иван Михайлович обрадовался, потом с недоумением оглянулся.
— Ну что ты, папа, веди, покажи, где стол… — поморщилась дочь…
Пообедав, отец то и дело пытался угостить Катюю: подсовывал то селёдку, то огурцы, то картошку, а когда раззадорился, наливал в рюмку водку, но Катя лишь морщилась.
— Не вкусно? Не как в «Интуристе»? — почему-то возмутилась Оля, но, увидев затравленный взгляд сестры, замолчала.
С Катей что-то произошло, что-то очень необычное!
— И что же вы теперь планируете, Катюша? Мы твои выступления по телевизору не пропускаем, смотрим. Очень красивая ты у меня, Катюша! Настоящая гордость нашей фамилии! В люди вышла, себя показала, солистка, умница! Оля! — без паузы крикнул отец. — Принеси ещё селёдки! Хорошо идёт! А меня на работе спрашивают, как у тебя дела? Может ты уже в «Берёзке» работаешь? А я отвечаю, что скоро и туда возьмут! «Берёзка» ваша, говорю, не резиновая, не всем там ноги отбивать. Молодец, Катюша! Теперь уже не страшно и умереть, раз ты остаёшься — умница, талант!
Иван Михайлович умилённо улыбался. Он давно не пил водки и ещё переживал. Сегодня почему-то он особенно рад был приезду дочери, словно это был особенный визит, знаменательный момент.
— Пап, достаточно тебе, врачи же сказали… — Оля убрала от отца графин, хотела предложить крепкий чай, но тут Иван Михайлович резко ударил кулаком по столу, девушки вздрогнули.
— Хватит мне указывать! Иди со своими врачами туда, где им и место! Что ты, Оля, всё лезешь ко мне, как муха на варенье?! Отстань! В моём доме и водку не пить мне? Знай своё место, поняла? Когда на сцену выйдешь, когда у тебя будут овации и известность, как у Кати, тогда и указывай! — Отец махал рукой в воздухе, словно ставил зарубки каждому слову.
Для Оли это прозвучало словно удар плетью. Она вскочила, бросила вилку на стол, обняла себя за плечи, затем выпрямилась и гордо подняла подбородок.
— Извини, папочка, что не вышла такой, как хотелось! Вот какая есть, такой выросла! Зато ты помнишь, как я выносила утки из-под тебя, когда ты в больнице с переломом был, а не Катя? Вся жизнь моя, вся сознательная, после смерти мамы я у вас как служанка! А ты почему смотришь так, папа?! Разве нет? — сорвалась на крик Оля. — У вас концерты, ансамбли, праздники души, эта проклятая водка, а я всю жизнь лишь «Оля», просто «Оля»! Мама меня Олечкой, Оляшей, Олянёй называла. Я тоже человек, папа! Я за тебя тревожилась, за твоё здоровье, даже врача из другой больницы к тебе привела, помнишь? А ты мне рот затыкаешь? И в твоей квартире я должна молчать? А Катя пользуется всеми удобствами и пир горой?
— Оля, замолчи! — испуганно и почти плача попросила Катя. — Ради Бога, замолчи! Пожалей отца!
Иван Михайлович задрожал, побледнел и сжал уголок скатерти.
— А он меня пожалел? Никогда не отпустит, вечно я должна быть рядом, как пес на цепи! А я выхожу замуж, поняла? За Дениса. Больше тебя не обременю, папа! А что я жила на твой счёт — ерунда. Твоей пенсии бы не хватило на всё это угощение «а-ля Интурист», я всё на свои деньги покупала. Твою пенсию, в той коробочке, ни копейки не трогала.
— Оля, стой! — крикнул отец, затем поспешил извиниться. — Оля… Пожалуйста…
Но девушка не стала слушать, выбежала из комнаты.,Выйти на улицу хотелось, но дождь лил, и можно простудиться. Оляша тихо вышла из квартиры, уселася на ступеньках, опёрлась локтями на колени и задумалась. Может, действительно, стоит выйти замуж и покончить с этим? Только тогда начнётся другое — нерешительность между мужем и отцом…
Спустя немного времени рядом с сестрой устроилась Катя и положила Оле голову на плечо.
— Я больше никуда не поеду, Оляш, — тихо сказала Катя. — Останусь здесь жить.
Оляня резко села и посмотрела на сестру.
— Что ты имеешь в виду?
— Вот так… Я беременна. Такое бывает, знаешь… Мужа рядом нет и не будет, — Катя горько улыбнулась. — Ему придется строить карьеру, бегать ногами… Но ничего! Я справлюсь! Рожу, и у меня будет самый лучший ребёнок на свете. Назову его Михаилом, мой Михаил. Вот так! — Катя говорила страстно, будто доказывая самой себе.
— А если родится девочка? Как же её назвать Михаилом? — нахмурилась Оля.
— Тогда назову Верой. У меня будет моя личная Вера. Или Надеждой, — пожала плечами Катя. — Отец об этом знает, но он меня отругал. Как я его подвела, ведь он всю жизнь пытался, чтобы я танцевала на сцене… Значит, зря…
— Он не отпускает меня, — вздохнула Оля. — Никогда и никуда. Даже в кино не ходила, с работы сразу домой. И всё равно во всём виновата я, всё не так. Тётя Светлана говорит, что я должна терпеть, жалеть его, ведь он потерял жену. А мне это надоело, понимаешь? Я… Я…
— Я понимаю, Олянь. Всё понимаю. Я осталась в ансамбле только ради него, чтобы он хоть чему-то радовался, по совету тёти Светланы. Понимаю, что живу не своей жизнью, а его, как и ты. Помнишь, перед каким-то концертом в Доме Культуры ты собирала волосы в пучок, а я плакала от боли? Помнишь?
— Да, — кивнула Оля.
— Папа тогда стоял рядом и говорил: «Волосок к волоску! Затяни туже, Оля! Как надо!»… Ах, как я вас тогда ненавидела! Назло после школы пошла в труппу, назло, «волосок к волоску», зато жить легче, лишь бы подальше от вас. Но всё равно не вышло. Думаешь, у меня на сберкнижке миллионы? Нет там ничего. Я отцу переводила всё, себе немного оставляла, он всё говорил, что вам не хватает… А духи на полке — подделки, девочки покупали их с рук. Выкинь их, не держи ерунду. Ах, Оляшка, что же теперь будет? Что с папой станет?
— Не знаю. Но он взрослый человек, да, стареет, память подводит, но ум хватает распоряжения отдавать. А нам свою жизнь строить надо, как получится — так и быть. Не волнуйся, тебе нельзя волноваться! И здесь оставаться нельзя, холодно! — вдруг забеспокоилась Оля. — Пойдём чай пить. Я купила твой любимый торт — медовый. Папа ругался, что лучше взять суфле, но я знаю, что суфле он любит, а ты — медовый. Я соскучилась по тебе, Катюша… Господи…
Отец за чаем не появился, заперся в комнате и не ответил, когда Катя спросила, всё ли у него в порядке.
А у него было всё плохо. Иван Михайлович не имел собственной жизни, жил дочками, но ошибочно: они жили им. Оля была вместо жены и хозяйки, Катя — талантливой дочерью, «волосок к волоску». Однажды Катя, около десяти лет, решила перестать заниматься танцами и задумалась о геологии, но отец строго запретил ей даже думать об этом. Катя подавила мысли. Оля тоже старалась не думать, у неё была простая, ясная роль — без раздумий откликаться на имя «Оля» и исполнять.
… «Горько! Горько!» — кричали гости, Денис, смущённый и покрасневший, встал, а затем поднялась и Оляша. Сегодня она выглядела великолепно! Платье заказали в знакомой Кати, туфельки тоже сестринские, очень изящные и идеально подошли Ольге.
Они поцеловались, словно клюнули друг друга, а потом жених осмелел и поцеловал Олю так, как, казалось, всю жизнь мечтал.
Иван Михайлович отвернулся, слёзы наворачивались на глаза.
У Оли началась новая, своя жизнь, без него. А Катя, кажется, тоже собиралась уехать, что-то скрывала.
— Почему же вы, Иван, такой грустный? — вдруг подошла соседка Светлана. — Радость же, свадьба! Оля теперь взрослая, нарожает вам внуков. Как и Катя. Уже живот виден… Позор.
— Это не Оля, а Ольга Ивановна. Запомните, Светлана Ивановна, — резко сказала Иван Михайлович.
— Ну и пусть! — обиделась соседка и отошла.
Больше Иван Михайлович не называл дочь «Олей», опасаясь, что она перестанет приходить в гости. Он немного погрустил, разозлился, попытался командовать Катей, но та не поддалась. «Волосок к волоску» больше не было, каждый жил, как хотел и мог.
У Кати родилась девочка — рыжая и очаровательная. Имя дали Вера.
— Вот видишь, — с удовлетворением сказал дедушка. — Будущая артистка!
— Посмотрим, папа! — улыбнулась Катя.
Вера действительно стала артисткой! Она завязывала деду узлы, а он не мог на неё налюбоваться и потакал во всём.
— В кого же она такая, Катя? — иногда спрашивала Оляша.
— В себя. И пусть такой и остаётся. Не хочу ломать её под свои желания. Это неправильно! — пожимала плечами Катя.
Каждый раз, глядя на спящую дочку, Катя надеялась, что та проживёт свою собственную жизнь, наполненную выбором и радостью от принятия решений, пусть даже с сожалением и раздумьями, которые будут принадлежать лишь ей. Она заслуживает этого права. А Оля и Катя всегда будут рядом, чтобы помочь, если понадобится…