— Ты снова поздно, — раздался голос Оксаны из тёмного коридора ещё до того, как Татьяна успела закрыть дверь.
Татьяна поставила сумку у стены и сняла ботинки. С кухни доносился запах жареного лука — видимо, там грели ужин. Оксана — дочь Андрея от первого брака — стояла у холодильника в футболке и домашних штанах, держа телефон в руках. Она даже не обернулась.
— Добрый вечер, — произнесла Татьяна, стараясь говорить спокойно.
Оксана фыркнула: — Да уж. Можно было бы ещё и «приятного аппетита» добавить.
Татьяна промолчала и прошла в комнату, по пути скидывая кардиган. Плечи были напряжены после работы — в клинике снова сломался сервер, пришлось вручную восстанавливать записи на завтра.
Ванная была занята, из-за двери слышались плеск воды и голос по телефону: «Она прямо сказала, что ты ей обуза». Татьяна замерла — это была Оксана.
Наутро Андрей мыл кружку на кухне. Его лицо выражало что-то непроизнесённое, словно он принял какое-то решение.
— Ты не могла бы немного поласковее с Оксаной быть? — спросил он, не оборачиваясь.
Татьяна поставила чайник. — Что ты имеешь в виду?
— Ты выглядишь слишком напряжённой рядом с ней. Она чувствует, что ты её не принимаешь.
Татьяна оперлась на спинку стула. — Я с ней как будто на минном поле. Ты видел, как она разговаривает?
Андрей пожал плечами. — Иногда такое бывает. Ей тяжело. Мама ушла в лучший мир, теперь ты…
— Я не мать. Я просто человек, который приходит с работы и хочет тишины, а не ехидных подколок и искажённых слов.
Он молча допил чай и вышел из кухни.
В выходной, когда Татьяна нарезала овощи для оливье, Андрей вошёл с телефоном в руках.
— Она говорит, что ты назвала её ничтожеством и вспомнила мать. Это правда?
Татьяна остановилась с ножом над морковью.
— А ты сам в это веришь?
— Она плакала. Я не знаю, что думать. Ты иногда бываешь… резкой.
— Может, ты поговоришь не только с ней, но и со мной?
Андрей глубоко вздохнул. — Ты просто не умеешь признавать ошибки. Ты говоришь так, будто всегда права. Я устал.
Татьяна отвернулась к раковине. Морковка осталась недорезанной на доске.
На следующий день Оксана не осталась ночевать. Андрей сидел в гостиной и смотрел в телефон. Утром Оксана вернулась в пальто, с распущенными волосами и без макияжа. Говорила тихо:
— Она звонила мне ночью и говорила, что я порчу вам жизнь, что ты несчастен из-за меня.
Татьяна замерла в дверях кухни. — Я этого не говорила. Я тебе вообще не звонила.
Андрей поднял глаза. — Покажи переписку.,— Пожалуйста, — сказала Татьяна, протягивая телефон. В чате с Оксаной не было новых сообщений — последние датировались неделями назад, обычные бытовые разговоры.
Он покрутил телефон в руках. — Всё удалила?
— Нет. Загляни в журнал звонков. Там пусто.
Он отложил телефон на стол. — Не понимаю, зачем тебе это нужно.
Татьяна села напротив. — Я ничего такого не делаю. Просто хочу, чтобы и меня услышали.
Ответа не последовало. Он встал и ушёл в свою комнату, оставив Татьяну с остывающим телефоном в руках и чувством, что её жизнь превращается в допрос.
Она зашла в спальню — ящик с бельём был приоткрыт наполовину. Наверху лежала чужая зарядка. Она взяла её между пальцами и направилась в гостиную.
— Это не моё. Кто копался в моих вещах?
Андрей не отрывался от экрана. — Оксана искала зарядку. Не стоит устраивать из этого скандал.
— В моём нижнем белье?
Он пожал плечами. — Ты опять начинаешь.
Татьяна медленно опустила руку с зарядкой. Пробежала на кухню, открыла шкаф, взяла чай. Внешне всё было спокойно, но внутри что-то скребло. Вещи. Телефон. Опустошённые глаза Андрея.
Она поставила чайник и подошла к окну. За стеклом крыши сливались в серость, дождь стекал по стеклу. Хочется выть. Или разбить чашку. Или просто уйти.
Вечером она постучалась в комнату Оксаны. Та открыла без промедления, будто ждала.
— Нам стоит поговорить.
Оксана скрестила руки на груди. — Я тебе не доверяю. Отстань.
И почти захлопнула дверь перед лицом. Татьяна осталась стоять в коридоре. Несколько секунд была абсолютная тишина. Потом из динамика зазвучала весёлая музыка с ритмом.
На следующий день в клинике случился хаос. У пациентки резко повысилось давление, кто-то перепутал документы.
Возвращаясь домой, Татьяна едва ощущала ноги. На лестничной площадке она присела на ступеньку — просто отдохнуть, не заходя в квартиру.
Открыла мессенджер. Переписка с Андреем была минимальной: «Купи хлеб», «Квитанции на столе», «Оксана не ужинает». Как будто они жили в разных мирах.
Тем не менее, она поднялась и открыла дверь. В прихожей царила тишина. На кухне оставались остатки еды, стояла миска с ложкой, валялась обёртка от шоколадки. Никого не было. В гостиной на диване лежал плед, а Оксана смотрела сериал на ноутбуке.
— Привет, — поздоровалась Татьяна. — Я принесла твоё любимое молоко. С корицей.
— Мне нельзя молочное, у меня прыщи, — не отрываясь от экрана, ответила Оксана.
Татьяна поставила пакет в холодильник и закрыла дверцу медленно, не хлопая.
Позже, лёжа в темноте, она услышала шаги. Затем шёпот. Оксана что-то рассказывала отцу — опять про страх, про высокое давление. Слова звучали, словно выученные наизусть.
— Я записала, как она хлопает дверью. Я боюсь. Она вызывает у меня тревогу.,На следующее утро Андрей наливая себе кофе, не предложил ей чашку. Татьяна наблюдала, как он размешивает сахар в напитке.
— Ты всерьёз считаешь, что я способна навредить твоей дочери? — спросила она.
Он не сразу ответил. Спустя мгновение поставил чашку на стол.
— Мне сложно понять, чему верить. Она моя дочь. И я вижу, что ей плохо.
— А меня ты вообще не замечаешь?
— Ты сильная женщина. Ты справишься.
Слыша это слово — «сильная» — Татьяна надела куртку и вышла, не позавтракав. Едва она покинула подъезд, в телефоне зазвонил вибратор. Сообщение от Лены: «Привет. Я тут подумала — может, приедешь? Поболтаем. У меня есть зефир».
Лена жила в Кременчуге. Когда-то они учились вместе, потом сблизились, когда Татьяна потеряла отца. Именно Лена первой сказала: «Ты не должна терпеть это. Это не любовь».
Они встретились в кафе, за окнами падал снег. Лена сжала её руку так, как в детстве.
— Ты пытаешься доказать, что заслуживаешь то место, которое по праву уже твоё. Это истощает тебя. У тебя вытеснение. Ты боишься казаться плохой. А они этим и пользуются. — Но если уйду — будет поражение.
— Нет, это будет спасением.
Возвращаясь домой, Татьяна купила апельсины. В последний момент решила взять и зефир. Хотела предложить Оксане, надеялась, что хоть что-то получится.
На пороге она услышала голос:
— Папа, я записала всё. Она кричит. Стук двери. Я не могу так больше. Я боюсь. Ты слышал, как она вздыхает? Это пассивная агрессия.
Татьяна поднялась. Дверь в комнату не открывала. Пошла в ванную, захлопнула дверь. Села на край ванной без света. Просто сидела.
Вечером Андрей не смотрел на неё.
— Думаю, тебе стоит пожить какое-то время у Лены. Чтобы снять напряжение. Оксана в стрессе. Я не знаю, как тебе доверять.
— То есть — уйти?
Он молчал, встал и ушёл в спальню.
Татьяна осталась в коридоре, опираясь на дверной косяк. Кременчуг в этот момент казался чужим.
На следующий день она упаковала вещи. Чемодан плохо застёгивался, молния постоянно соскальзывала. Андрей всё это время сидел в комнате, где раньше стояли письменный стол и книжный шкаф — теперь же он проводил там дни за компьютером, составлял какие-то отчёты, почти не выходил и не задавал вопросов.
На кухне она оставила записку: «Буду у Лены. Телефон со мной».
Едва застёгнув молнию на сумке, услышала звонок в дверь. Сначала тихий, затем настойчивый. Андрей открыл дверь — молча, с отсутствующим выражением лица. Отступил в сторону. В дверном проёме стояла свекровь. В тяжёлом пальто, с шляпой, надвинутой на лоб, с лицом, не допускающим возражений.
— Так, где же эта… жена? — шагнула в прихожую, не снимая обуви.
Татьяна осталась на месте, держась за край стола.,— Ты против моей внучки? Тогда убирайся отсюда. Я сразу говорила — ты ему не пара. Влипла в его жизнь, морочила сыну голову, втерлась. А теперь ещё и ребёнка мучаешь!
Татьяна молчала, но руки неукротимо дрожали.
Свекровь приблизилась почти вплотную, дышала срывающимся дыханием, словно только что поднялась по лестнице бегом.
— Пока я жива, тебя здесь не будет. Уйдёшь сама — хоть каплю уважения проявишь. Не уйдёшь — я тебя выставлю с позором.
Татьяна молча застегнула молнию на чемодане. После третьей попытки он сдался. Она вышла, не оборачиваясь.
На лестничной площадке ветер захлопнул дверь. Телефон завибрировал. «Приезжай. Я включила чайник». Это была Лена.
Татьяна нажала кнопку вызова лифта и впервые за долгое время почувствовала — больше нет за что держаться. Ни в этом доме, ни среди этих людей. Ни с кем объясняться, ни с кем оправдываться — ни перед кем и ни за что.
Лена встретила её молчанием. Обняла, подставив плечо. Потом налили чай, подала зефир.
Татьяна провела ночь на раскладном диване в комнате с книжным шкафом. Утром включила телефон — несколько непрочитанных сообщений из рабочих чатов клиники, одно от Андрея: «Как ты?».
Она собиралась ответить кратко, но потом удалила набранное, словно избавилась от чего-то чуждого. Телефон убрала в сумку.
Днём она взяла отпуск. Сказала, что нужна передышка, чтобы прийти в себя. Ирина, администратор клиники, кивнула с сочувствием — в глазах мелькнул вопрос, но Татьяна промолчала.
На второй день Лена, не произнеся ни слова, пододвинула телефон к Татьяне, положив его рядом с кружкой. Экран светился — было открыто видео в сторис. Оксана — в комнате, с выражением боли на лице, рассказывала.
— Мачеха меня унижала. Я жила в страхе. При посторонних она была одной, а дома — совсем другой. У меня есть записи. И если вы считаете, что такое невозможно — это не так. Пожалуйста, поверьте тем, кто молчит.
На фоне — мягкий фильтр и приглушённая музыка, внизу выскакивали подписи и лозунги.
Татьяна выключила экран. Несколько минут молча смотрела в стену. Потом взяла телефон, открыла чат с Андреем и написала: «Если ты веришь в это — значит, ты никогда не знал, с кем живёшь. Я тебе ничего не должна». Сообщение отправилось, не будучи прочитанным.
Ответ пришёл только вечером: «Мне нужно подумать. Я люблю вас обеих. Но всё это слишком…»
Точка. Ни извинений, ни благодарности. Просто точка.
Она больше не стремилась что-либо доказывать — ни Андрею, ни свекрови, ни себе самой. Через два дня Татьяна сняла студию в Кременчуге — маленькую, с высоким потолком и скрипящими окнами. Хозяйка оказалась приветливой и дала скидку на первый месяц. Мебели почти не было — только кровать, стол и чайник.
В новой клинике Татьяна быстро нашла своё место. Бывшая простая, без излишеств. Коллектив спокойный, без лишних вопросов. Вечерами она выходила гулять — просто шла вдоль домов, мимо аптек и кофеен. Иногда с музыкой в ушах, иногда в тишине.
Она сама выбирала время для прихода. Когда говорить, а когда молчать.
Прошёл месяц. Вечером снова завибрировал телефон. Сообщение от Андрея.
— Оксана призналась. Всё выдумала. Боялась, что ты займёшь её место. Прости меня.
Татьяна прочитала, долго держала телефон в руке, а затем положила его на подоконник и подошла к окну.
За окном метельно моросил дождь со снегом. Свет фонаря мерцал на мокром асфальте. Она улыбнулась — не широко, но искренне. И не ответила ни словом.
Она перестала жить в ожидании. Не ждала звонков и не искала подтверждений. Всё оказалось проще, чем казалось поначалу: отпустить — это не слабость, а сила. Не спасать, не доказывать, не бороться за любовь, в которой тебя не замечают — стало её новым правилом.
Татьяна стояла у окна, и с каждой минутой внутри становилось всё спокойнее. Как будто кто-то наконец выключил гул, который тянулся годами.
Ей больше не было страшно оставаться одной. Потому что она впервые была с собой. И поняла, что никому ничего не должна: ни объяснений, ни терпения, ни выслушивания унижений, прикрытых заботой.
Жить — значит находить гармонию с собой, а не оправдываться перед теми, кто не желает этого мира.