— Боже, что ты себе напридумывала? Мы с Тарасом только обсуждали, как сохранить брак Антона. «Избавиться» — это про конфликты, ты поняла?
— А пирог? Варенье?
— Варенье? Да я его сама съела! — вспыхнула она. — Это всё у тебя в голове, девочка.
Я замолкла. Всё казалось каким-то зыбким: её уверенность, спокойствие, даже лёгкий оттенок укоризны в голосе — всё это сбивало с толку.
А вдруг я действительно всё не так восприняла?
Но вечером Тарас сам пришёл ко мне. Опустился на стул с тяжестью и усталостью.
— Стефания, я больше не могу так жить, — произнёс он, глядя в пол. — Она… перегнула палку. Хотела тебя напугать. Думала: сбежишь — Антон вернётся к нам и всё станет как раньше.
Я смотрела на него в полном недоумении.
— Напугать? Но ведь она…
— Да. Подсыпала тебе в чай успокоительное. Хотела, чтобы ты подумала: сходишь с ума. Я просил её не вмешиваться… Но она меня не слушала.
А потом он заплакал. Старый гордый мужчина плакал по-детски.
Ночью я собрала вещи. Для Антона оставила записку:
«Я ухожу не потому что разлюбила, а потому что страшно. Если когда-нибудь сможешь — пойми.»
Утром уехала к Лесе. Больше я их не видела.
Прошло три месяца прежде чем Антон приехал сам. Он сидел на кухне молча и только спросил:
— Оксана в больнице… Сломалась совсем. Может, хоть письмо ей напишешь?
Я не смогла этого сделать. Потому что сама не понимала: жалею ли её, боюсь или до сих пор ненавижу.
Иногда среди ночи я просыпаюсь от ощущения чьего-то шёпота за дверью — будто кто-то снова там стоит и говорит тихо-тихо. Я поднимаюсь, открываю дверь… но там никого нет.
Может быть, это просто воспоминания возвращаются. А может быть — зло никуда не исчезает после того как покидаешь дом: оно остаётся внутри стен, прячется в чашках и звоне ложки о фарфор.
Когда-то мне казалось: самое страшное — это смерть. Но оказалось куда страшнее жить с осознанием того, что человек с улыбкой на лице шептал о том, как от тебя избавиться.
И всё равно нужно продолжать жить дальше. Потому что если спрячешься внутри себя — они победят окончательно.