И тут появился Барсик. Пёс подошёл бесшумно, словно тень, и уселся на краю могилы, глядя Алексею в глаза с таким выражением, будто хотел сказать: «Я голоден. И я знаю, что у тебя в рюкзаке».
Рюкзак висел на столбе соседней ограды. Внутри — обед: картошка, сало и главное — куриная ножка, обжаренная до хрустящей корочки. Запах был настолько насыщенным, что даже ветер не смог его развеять.
— Ладно, ладно, — рассмеялся Алексей. — Не обижайся, дружище.
Он отломил от курицы аппетитный кусок и протянул Барсику. Тот взял угощение осторожно, словно это была драгоценность, и благодарно вильнул хвостом. Этот жест напоминал рукопожатие между равными.
Игорь Васильевич, заметив это, покачал головой:
— Ну что ты, как ребёнок? Отдаёшь весь обед этому обжоре. Сам-то худой, как трость, а он у тебя толстеет!
Алексей лишь улыбнулся. Он понимал, что пёс — не просто животное. Он — хранитель, друг, напоминание о том, что даже на кладбище может царить тепло. Что даже среди смерти — сохраняется жизнь.
Когда могила была закончена, Алексей выпрямился, вытер пот и глубоко вдохнул. Работа выполнена. Вовремя. До похорон оставалось полчаса. Он хотел присесть на скамейку, передохнуть, выпить воды. Но не успел.
Из-за поворота донёсся низкий, тяжёлый рокот мотора. Чёрный катафалк, словно призрак, выехал на аллею. За рулём — мужчина с лицом, испещрённым прожилками, подобно карте старых дорог. Он вышел, кряхтя, и бросил Алексею:
— Ну что стоишь, словно истукан? Помоги гроб вынимать! Выбрали дубовый — тяжёлый, как танк. На кой чёрт столько дерева в могилу? Роскошь, блин, для мёртвых!
Он продолжал ворчать, но Алексей слушал не слова, а интонацию. В ней чувствовалась тревога. Недоверие.
— Жена умерла под утро, а он уже к полудню хоронит, — бормотал водитель. — От вскрытия отказался, устроил скандал. Мол, морг затягивает. А я-то при чём? Покойница в морге не задерживалась и на полчаса!
Алексей пристально посмотрел на водителя катафалка, и в его взгляде читалась не просто настороженность — это было ощущение, будто земля под ногами внезапно зашаталась.
— Не врёшь? — спросил он, и голос прозвучал глухо, словно вырвался из самого сердца.
Мужчина, стоявший перед ним, с лицом, покрытым красными прожилками от бессонных ночей и тяжёлых слов, не стал повторять дважды. В его глазах не было лжи. Было изумление. Было непонимание.
Было то самое искреннее недоумение, которое невозможно сыграть. Человек, только что вынесший гроб из машины, не стал бы выдумывать. Он был слишком уставшим, слишком настоящим.
— Да уж, действительно странно, — пробормотал Алексей, и в его сознании закрутилась бешеная карусель мыслей. — А вскрытие точно не проводили? Должны же… Это же обязательная процедура при неожиданной смерти!
Водитель резко обернулся, и в его взгляде вспыхнуло раздражение, граничившее с отчаянием.
— Ну, а я тебе что битый час повторяю?! — рявкнул он, сбрасывая с плеч напряжение. — Не слышишь, что ли? Не делали! Ни вскрытия, ни осмотра, ни подписей! Этот богач, этот Виталий, как его там, — он буквально выломал себе дорогу сквозь систему! Без нужных людей наверху и без суммы, от которой у бухгалтера мозги закипят, такое не пройдёт! А ещё говорят — родни у покойной не осталось. Никто не придёт. Ну и похороним, значит, как мусор — быстро, тихо, без лишних глаз.
Слова повисли в воздухе, словно тяжёлый туман. Алексей ощутил, как по спине пробежал холодок. Что-то здесь было не так. Глубоко не так. Слишком много несостыковок. Слишком много спешки. Слишком много денег, чтобы замять всё в считанные часы.
Гроб поставили на постамент — чёрный, массивный, словно глыба ночи, опущенная на край могилы. Водитель смахнул пот со лба, тяжело дыша. Он посмотрел на Алексея, и вдруг в его взгляде мелькнуло нечто тёплое — почти человеческое.
— Ну всё, браток, — сказал он, — моя работа окончена. Удачи тебе. И… береги себя. Ты бледный, словно мел. Не доедаешь, что ли? Хотя, с такой работой — неудивительно. Ладно, бывай. Не поминай лихом.
Алексей кивнул. Он наблюдал, как катафалк медленно уезжает по аллее, оставляя за собой лишь лёгкую дымку выхлопа и тишину, которая вдруг стала густой, словно вода перед бурей.
В этот момент к гробу подошёл Барсик. Пёс, обычно спокойный и уравновешенный, неожиданно заволновался.
Он приблизился вплотную к краю могилы, принюхался, затем начал жалобно скулить, дрожа всем телом, словно ощущал не просто смерть — а беду. Животное смотрело на гроб с такой тревогой, будто в нём покоился не мёртвый, а кто-то, кто всё ещё пытается выбраться из тьмы.
«Покойницу чует, — подумал Алексей. — Но почему он так себя ведёт? Раньше он никогда не скулил у гробов…»
Он оглянулся. Никого. Ни родственников, ни друзей. Ни одного человека. Только он, пёс и гроб под осенним небом.
— Раз никто не придёт, — прошептал Алексей, — то я провожу её сам.
Он подошёл к кресту, прикреплённому к оградке, и прочитал: