— Да, мам, не волнуйся… После свадьбы сразу займусь этим… Скажу, что для ипотеки нужно, или что-то другое придумаю… Да, на тебя перепишем, так будет гораздо надёжнее, ведь она уже не чужая.
Тамара застыла в прихожей, едва закрыв за собой дверь. Ключ в замке повернулся почти бесшумно — за последние месяцы она отточила этот навык, чтобы не разбудить Игоря, если возвращалась поздно. Сегодня же она ушла с работы на три часа раньше обычного. В руках у неё была коробка с его любимым медовиком из элитной кондитерской. Приятный сюрприз. Ей хотелось без всякого повода устроить небольшой праздник посреди серых будней для себя и своего жениха. До свадьбы оставался чуть более месяца.
Голос Игоря раздавался из спальни спокойным, обыденным тоном, почти ленивым, словно он обсуждал покупку овощей на рынке. Но слова, которые он произносил, были иными. Они звучали остро и холодно, словно осколки стекла. Они проникали в тёплый, напоённый запахом пионов воздух и словно замораживали его.
Тамара медленно, стараясь не издать ни звука, поставила коробку с тортом на комод. Цветы, подаренные ей коллегами на работе в честь предстоящей свадьбы, выскользнули из ослабевших пальцев и упали на пол, но она этого даже не заметила. Холод ощущался не метафорически. Он зародился в солнечном сплетении и ледяными иглами разлился по венам, достигнув кончиков пальцев. Она поняла, о чём идёт речь. О её квартире. Единственной, которую родители подарили ей на тридцатилетие. О её доме, её крепости.
«…Так будет надёжнее…» «…Она уже не чужая…»
Эти слова прозвучали как приговор. Не чужая. Значит, можно обчистить. Можно вывернуть карманы, ведь теперь это «семья». Она стояла неподвижно, вслушиваясь в короткие паузы в его речи, когда он слушал ответ матери. Она почти физически ощущала присутствие женщины, Ольги Викторовны, на другом конце провода. Её одобрительное угуканье, её прагматичные, деловые советы. Женщины, которая через месяц должна была стать её свекровью.
— Всё, мам, пока. Целую.
Шаги. Он выходил из спальни. Тамара не стала скрываться или делать вид, что только что вошла. Она просто стояла, прямой как струна, посреди своей прихожей.
Игорь появился в коридоре, потягиваясь с довольной улыбкой на лице. Когда увидел её, застыл. Улыбка соскользнула, словно её стерли грязной тряпкой. Его лицо побледнело настолько резко, что веснушки на носу превратились в тёмные пятна плесени. Его взгляд метнулся к торту на комоде, к цветам на полу, затем снова на её лицо. Он всё понял.
— Тамара? Ты… ты давно здесь?
Его голос был сиплым — голос пойманного на горячем вора.
— Достаточно долго, чтобы всё осознать, — её голос прозвучал ровно и отстранённо, будто говорил кто-то другой. — Надёжнее, значит? Отнять квартиру и переписать на мамочку?
Он вздрогнул, словно от удара, и шагнул к ней, протягивая руки в умоляющем жесте.
— Там, ты не так всё поняла, это…
— А не отправился бы ты куда подальше, милый, если тебе нужны только моя квартира и прописка? Или ты думал, что когда я об этом узнаю, всё останется по-прежнему?
Она не повысила голос. В этом не было необходимости. Каждое слово ложилось между ними, словно тяжёлый камень. Она обошла его, подошла к двери и распахнула её настежь, впуская в квартиру холодный свет подъездной лампы.
— У тебя есть пять минут, чтобы собрать вещи и исчезнуть из МОЕЙ квартиры. И поторопись. Сюрприз не удался. Ни для тебя, ни для меня.
— Это какая-то ошибка, ты не могла этого слышать! — Игорь попытался схватить её за руку, но Тамара отдёрнула её, словно он был прокажённым. Его бледное лицо покрылось нездоровым, пятнистым румянцем.
— Ошибка? Значит, это не ты только что говорил маме, что придумаешь, как заставить меня переписать квартиру на неё? Может, у меня слуховые галлюцинации? — она скрестила руки на груди. Её поза выражала непреклонность. Она не кричала и не нервничала. Она просто стояла, как скала, о которую разбивались жалкие, панические волны его лжи.