— Наслаждалась? — с горечью усмехнулась Тамара. — Я пыталась спасти то, чего, как выяснилось, никогда и не существовало. Вашу репутацию. Его мужское достоинство. Моё собственное внутреннее равновесие. Но, как видите, вложения оказались такими же безуспешными, как и у Игоря. И, да, теперь он должен мне, а не вам: вы вернули мои деньги, а я получила расписку. И, кстати, как же удачно, что я тогда настояла на нотариальном заверении.
Она вновь указала на дверь.
— Теперь — уходите.
Однако Ольга Викторовна осталась неподвижной. Лицо её застыло, словно каменное. Она проиграла сражение за квартиру, потерпела поражение в борьбе за репутацию сына. Но покинуть комнату, не забрав хоть что-то, она не могла. Ей требовалось нанести ответный, пусть и символический, удар.
— Прежде чем уйти, ты вернёшь мне моё.
— Ваше? — Тамара оглядела прихожую. — Здесь нет ничего, что принадлежало бы вам.
— Жемчуг, — чётко произнесла Ольга Викторовна. — Ожерелье, которое я подарила тебе на помолвку. Это семейная реликвия. Она не для тех, кто, как ты. Отдай его.
Игорь вздрогнул, осознавая, что мать переступила последнюю грань, но промолчал. Он оставался лишь наблюдателем на этом ринге, где его нокаутировали в первом же раунде.
Тамара долго не отводила взгляда от Ольги Викторовны, не моргая. Затем медленно кивнула.
— Вот как? Хорошо… Подождите минуту.
Она развернулась и неспешно направилась в спальню. В прихожей остались только мать и сын — чужие друг другу, но объединённые общим поражением. Через минуту Тамара вернулась. В одной руке она держала бархатную шкатулку, в другой — ручку и листок, вырванный из блокнота. Не открывая коробочку, она подошла к комоду, положила на него бумагу и щёлкнула ручкой.
— Итак, — её голос звучал делово и спокойно. — Зафиксируем. Долг Игоря передо мной составляет три миллиона гривен. Вы передаёте мне в счёт частичной оплаты этого долга фамильное ожерелье. Нам необходимо определить его стоимость. Сколько оно стоит, Ольга Викторовна? Чтобы я могла вычесть эту сумму из общей задолженности.
Ольга Викторовна задыхалась. Она смотрела на ручку в руках Тамары, на лист бумаги, на закрытую коробку, но не могла вымолвить ни слова. Это было ужасно. Это превосходило любой крик, любую пощёчину. Тамара превращала их реликвию, символ их рода и чести, в строку долговой расписки. Она оскверняла не жемчуг, а саму их сущность, их семейную историю, переводя её на язык денег, который они сами же и навязали.
— Я… оно… бесценно, — с трудом выдавила она.
— Нет, — твёрдо произнесла Тамара. — Нет бесценных вещей. Всё обладает своей ценой. Ваша любовь к сыну. Его любовь ко мне. Моя квартира. Теперь и ваше ожерелье. Если вы не можете назвать цену, я отнесу его к оценщику завтра. И вычту рыночную стоимость из долга. На остаток, Игорь, я составлю график выплат. Ожидаю первый перевод до конца следующего месяца.
Она подняла глаза. В них не отражалось ничего, кроме пустоты.
— А теперь — на выход.
Они покинули комнату молча, не оборачиваясь ни к Тамаре, ни друг к другу. Словно два призрака, изгнанные из пространства, где только что рухнула их реальность. Тамара не стала смотреть им вслед. Медленно закрыла входную дверь, и замок с тихим щелчком запер её окончательно.
Она задержалась на мгновение в тишине. Взгляд её упал на пол, где лежали растоптанные пионы, напоминавшие кровавые пятна. Рядом стояла коробка с медовиком, который она уже не хотела. Не убирая ничего, она обошла этот крошечный натюрморт своей несостоявшейся жизни и направилась на кухню. Сюрприз завершился. Для всех…