Рядом с железнодорожной станцией небольшого украинского городка, того самого, куда поезда неспешно подкатывали с протяжным скрипом и уходили, оставляя после себя аромат гари и предчувствие дальних дорог, стояли типовые четырёхэтажные дома. Они выстроились ровными рядами, будто усталые исполины, притулившиеся друг к другу. Их фасады, когда-то яркие и свежие, со временем поблекли под натиском дождей и солнца, став мягко-серыми с пастельным оттенком. Просторный двор между пятью такими зданиями напоминал уютную чашу — здесь всегда было оживлённо: на лавочках у детской площадки собирались соседи, дети визжали от восторга на качелях, которые мерно поскрипывали в такт летнему вечеру.
Под окнами Владиславы, жившей на первом этаже одного из этих домов, стояла её собственная лавочка — любимое место отдыха в тени пышных кустов белоснежной сирени. Эти кусты она вырастила своими руками: когда-то посадила их тонкими прутиками и с тех пор заботливо ухаживала за ними. Владислава обожала их тонкий аромат и кружевные соцветия — каждую весну она встречала цветение своей сирени как праздник. Она подрезала ветви, удобряла почву — сирень благодарила её буйной листвой и облаками душистых цветов.
Однако этой весной даже цветущая сирень не приносила прежней радости. Всё вокруг будто потускнело для Владиславы. Полгода назад она потеряла своего единственного сына — он погиб в автокатастрофе. Она растила его одна, вложив в него всю свою любовь и силы. Лишь мать из далёкого села помогала ей как могла — но её не стало ещё за год до трагедии. Теперь Владислава осталась одна в своей тихой квартире — оглушающая пустота стала её постоянной спутницей.
Дети во дворе по-прежнему звали её «баба Владислава», не подозревая о её боли. Она улыбалась им сквозь слёзы: угощала сладостями, поправляла бантики на головах девочек… Но в глубине глаз женщины жила неизбывная тоска: теперь она знала — внуков ей уже не дождаться.
— Совсем пригорюнилась наша Владислава… — шептала Кристина соседке из дома напротив; обе женщины переговаривались украдкой во дворе.
— А что поделаешь? Тут ничем не поможешь… Дай ей сил Господь пережить это горе… Не каждому такое по плечу… — вздыхала пожилая женщина и медленно осеняла себя крестом.
— Я тут видела: она тому мужчине возле вокзала еду носит… Богдану вроде бы… Бутерброды какие-то или суп в контейнере… Удивительно! Сама ведь едва сводит концы с концами на свою пенсию… А кормит его уже несколько недель подряд! — удивлялась Кристина и покачивала головой.
— Пусть кормит… Это же её дело… Может быть, так ей легче переносить одиночество… Пока ещё боль свежа… пока сердце ищет хоть какую-то опору… — ответствовала соседка сочувственно и перевела взгляд на Владиславу, сидевшую неподвижно на своей лавочке под сиренью как будто в ожидании чуда.
С тем самым мужчиной по имени Богдан Владислава столкнулась случайно. Иногда она заходила в буфет возле вокзала – маленькое уютное заведение с горячими пирожками разных видов.
— Что мне одной печь? Раньше сыну почти каждые выходные противни пирогов готовила… А теперь себе куплю два пирожка – вполне хватит… – рассказывала она буфетчице Оксане – женщине средних лет с добрым лицом.
Они давно были знакомы: Оксана часто наливала ей крепкий чай бесплатно – себе тоже – и они вместе садились у окна за столик поболтать или просто помолчать рядом друг с другом среди суеты проходящих мимо людей.
И вот однажды во время такой неспешной беседы появился он – тот самый Богдан.
— Ты куда лезешь? Здесь нельзя! Всех клиентов распугаешь! Проваливай отсюда по-хорошему! – строго прикрикнула Оксана без особой злобы в голосе.
Богдан втянул голову в плечи и виновато усмехнулся; его глаза выражали такую покорность судьбе, что становилось неловко смотреть ему прямо в лицо. Он говорил едва слышно:
— Так ведь никого нет сейчас… Я только пирожок возьму да уйду сразу… Честное слово… Постою у дверей…
У Владиславы что-то болезненно кольнуло внутри; сердце сжалось от жалости к этому человеку. Почему-то сразу подумалось ей: чей-то же он сын…