И, несмотря на спутанные волосы, давно не мытую голову и щетину, придававшую ему вид пожилого человека, он всё же оставался молодым. В его лице ещё можно было различить следы прежней крепости и здоровья.
— Не ругай его, Оксана, пусть возьмёт. Он ведь пообещал уйти сразу, — вступилась за него Владислава. Её голос прозвучал твёрже, чем она сама ожидала.
Парень поспешно начал отсчитывать мелочь на грязной ладони с царапинами — вероятно, собрал её у входа на вокзал. Но даже на один пирожок этих денег явно не хватало.
— Ладно уж, потом занесёшь. Всё равно никуда не денешься — найду тебя, — смягчилась буфетчица и протянула ему горячий румяный пирожок.
Богдан низко поклонился и взял угощение. В этот момент к нему подошла Владислава и протянула ещё один пирожок — свой собственный, только что купленный.
Он обрадовался искренне и по-детски: принял второй пирожок с благодарностью, вновь поклонился и прошептал «храни вас Бог», после чего тихо вышел из буфета задом наперёд. За ним остался лишь лёгкий запах дороги и ветра.
Позже в разговоре с Оксаной Владислава узнала больше о Богдане. Оказалось, он недавно появился у вокзала. Приехал из глухой деревушки среди лесов — оттуда его родители фактически отвергли: не могли простить того, что он так и не нашёл постоянной работы. Постепенно он стал искать утешение в алкоголе, сменил несколько мест труда в городе и в итоге оказался здесь — на самом дне жизни.
Его не прогоняли с вокзальной территории: парень был тихим, никогда не вел себя агрессивно или навязчиво не просил милостыню. Он просто сидел молча на пустой лавке у перрона с коробкой у ног — туда прохожие иногда бросали мелочь из жалости.
Остап, шестидесятилетний дворник станции, взял над ним негласное шефство: делился скромными бутербродами да сигаретой время от времени. В ответ Богдан стал помогать ему: таскал тяжёлые мешки до контейнеров для мусора и усердно подметал платформу осенью, когда ветер гнал по ней золотую листву.
Владислава никак не могла забыть взгляд Богдана — благодарный до слёз, будто светящийся изнутри. «Значит ещё есть в нём что-то живое… совесть осталась», — думала она по дороге домой. С тех пор она стала чаще заходить на вокзал: искала парня среди толпы пассажиров или работников станции и приносила ему вещи сына — аккуратно хранившиеся брюки или обувь из шкафа.
Богдан принимал одежду бережно и с трепетом — словно это были драгоценности. Он носил их аккуратно и бережно хранил; это тронуло Владиславу до глубины души: ведь теперь он стал так похож на её сына… особенно в том тёмно-синем свитере…
— Брось ты уже ходить к этому Богдану… нашла себе замену! — укоряла её как-то Кристина возле подъезда. — Пьющий человек есть пьющий человек! Это болезнь! Ты ж понимаешь?
— Понимаю… — грустно отвечала Владислава, глядя куда-то вдаль. — Только ничего поделать с собой не могу… Ведь живёт он от случая к случаю… Если кто подаст… А то ведь бывает день-два ничего во рту…
— Так ведь он мужик молодой! Ему тридцать пять всего! А тебе уже за шестьдесят! Ты ж пенсионерка! Он сам должен решать свою судьбу! Ответственность брать!
— Всё правильно ты говоришь… — соглашалась Владислава тихо. — Только знаешь… Остап хорошо на него влияет… Строго держит: если помогает – кормит потом… И я понемногу приношу… А он старается…
— Господи ты Боже мой… Лучше бы ты кота завела – тот хоть благодарный будет… Тебе бы копейка лишняя пригодилась – лекарства нынче дорогие… Да ты ж сама экономишь на всём…
Владислава промолчала тогда… Но внутри неё теплилась надежда – слабая искорка веры в перемены к лучшему. И вскоре действительно стало заметно: Богдан начал меньше пить.
Когда Остап серьёзно заболел однажды – его место временно занял Богдан. Работал старательно всю неделю без единого срыва – пока дворник лежал дома под присмотром врачей.
Все вокруг знали об этом случае – поддерживали парня как могли: следили за ним почти круглосуточно добрым вниманием со стороны работников станции. Даже буфетчица Оксана получила указание ежедневно наливать ему горячий чай да кормить супом с обедом без лишних расспросов или осуждения…