— Но мы же родные! — почти со слезами повторила Оленька.
— Оленька, а семья — это когда все заботятся друг о друге. Или когда один человек тянет всё на себе, а остальные считают это нормой?
— Что ты хочешь этим сказать? — дочка побелела от напряжения.
— Я живу здесь уже полгода. Ты хоть раз поинтересовалась, как я себя чувствую? Удобно ли мне? Не тяжело ли каждый день быть с Софией?
— Мария, но ведь ты сама предложила…
— Я говорила, что могу помогать. Время от времени. А не превращаться в бесплатную няню и уборщицу.
— Уборщицу?! — Оленька аж задохнулась. — Мария, как ты можешь так говорить!
— А как иначе назвать? Ты приходишь с работы в шесть вечера. Ужин уже на столе, квартира чистая, София сыта и с выученными уроками. Ты садишься перед телевизором смотреть сериал. А я продолжаю — мою посуду, развешиваю бельё… К десяти вечера валюсь с ног.
— Но я ведь тоже устаю на работе!
— И я не железная! Мне шестьдесят пять лет, Оленька! У меня сердце шалит, давление скачет… Но тебе до этого нет дела.
Оленька отошла к стулу и опустилась на него молча. Потом едва слышно:
— Значит… ты не согласна продать квартиру?
— Нет.
— И что теперь будет?
— Не знаю… Возможно, мне стоит вернуться обратно к себе.
— То есть ты нас просто бросаешь?! — вскочила Оленька. — А София?! Кто с ней останется?!
— Оленька, София — твоя дочь. Сиди с ней сама или найми няню.
— Няня?! Ты представляешь себе вообще, сколько сейчас стоят няни?!
— Примерно столько же, сколько стоит моя квартира, которую вы так хотели продать.
Богдан поднялся и подошёл к жене:
— Оленька, пойдём поговорим в спальне.
Они скрылись за дверью. Я слышала их приглушённые голоса: спорили шёпотом, но по интонации было ясно — Оленька кипела от злости, а Богдан пытался её успокоить или объясниться.
Минут через тридцать они вышли: у Оленьки глаза были красные от слёз, Богдан выглядел угрюмо.
— Мария… — начала дочка дрожащим голосом. — Мы обсудили всё. Если ты не хочешь продавать квартиру — хорошо. Не продавай. Но может… может быть тогда ты хотя бы поможешь нам с ипотекой? Ну там… тысяч десять в месяц могла бы давать?
Я уточнила:
— Из моей пенсии в семнадцать тысяч?
Она замялась:
— Ну… хотя бы пять?
Я посмотрела ей прямо в глаза и вдруг ясно поняла: ей не нужна мать рядом. Ей нужен кошелёк и бесплатная прислуга.
— Нет, Оленька. Не дам ни копейки.
Дочка вскрикнула:
— Почему?!
Я ответила спокойно:
— Потому что это мои деньги. Я их заработала за тридцать семь лет работы.
Оленька попыталась воззвать к чувствам:
— Мария! Мы же твоя семья!
Я вздохнула:
— Именно поэтому я и отказываюсь помогать таким образом… Потому что настоящая семья не должна выжимать из тебя всё до последней капли сил и средств.